Ханс Андерсен - Забытые истории

© Ханс Кристиан Андерсен, 2016

© Дмитрий Романович Кобозев, перевод, 2016

ISBN 978-5-4483-2569-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Х. К. Андерсен (1805‒1875)

Автопортрет с танцовщицей на макушке и арлекином на носу.

Книга, которую вы держите в руках, по-своему уникальна. В нее вошли оставшиеся вне традиционных детских изданий писателя малоизвестные и неизвестные русскому читателю сказки и истории. Некоторые из них существовали при жизни Андерсена, главным образом, в газетных и журнальных публикациях и не были включены автором в его сборники и книги путевых очерков. Также здесь представлены сказки и истории, которые писатель счел не столь самостоятельными или незавершенными, а потому оставил в своем рукописном архиве. Они были напечатаны посмертно в датских и зарубежных изданиях или публикуются здесь впервые .

Снабженные обстоятельными комментариями и примечаниями произведения расположены в хронологическом порядке, что в какой-то мере позволяет проследить эволюцию творчества писателя. «Смею надеяться, что всякий, кто прочтет мои сказки в том порядке, в каком они были написаны, заметит в них постепенное развитие и совершенствование как в смысле ясности выражения основной идеи, умения пользоваться материалом, так и в жизненной правдивости и свежести», – писал Андерсен в автобиографии «Сказка моей жизни» (1855).

Особо следует отметить «Букварь» и «Спроси с Ама́гера фру!», которые были лично включены автором в состав его сборников сказок и историй, но остались неизвестны российскому читателю. Наряду с «Хансом и Гретой», «Голубыми горами», «На смертном одре», «Картошкой» (оба варианта) и «Ослом в топчаке», они публикуются на русском языке впервые . Истории же «О чем поведала старая ива», «Бессмертие», «Уховертки», «Хмелевой шест», «Рассуждения аиста», «Зеленые острова», «Иведе-Аведе!», «Письмо аиста из Суэца перед открытием канала», «О чем рассказывают часы» и «О чем поют волны морские» до настоящего момента в датских и прочих зарубежных изданиях не появлялись. Публикуются впервые по оригинальным рукописям автора.

В оформлении книги использованы силуэты, вырезанные Х. К. Андерсеном.

Ух ты, как забурлило да заскворчало, когда под котлом разгорелся огонь! То была колыбель сальной свечи – из разогретой колыбели выскользнула она, совершенная, крепкая, ослепительно-белая, тонкая и такая гладкая, что всякому, кто видел ее, свеча казалась обещанием света и лучезарного будущего – обещанием, в исполнении которого, впрочем, никто и не сомневался.

Овца – славная маленькая овечка – была свече матерью, а плавильный котел – отцом. 1 1 Как правило, сальные свечи изготавливались путем многократного макания фитиля в растопленное сало (говяжье или овечье). К раме, подвешенной над плавильным котлом, прикрепляли несколько десятков фитилей одинаковой длины. С помощью рычага раму много раз опускали и поднимали. Когда свечи приобретали нужную толщину, их срезали и еще теплыми катали по гладкой каменной поверхности, отчего они становились гладкими, без наплывов. Макушке обязательно придавали форму конуса, чтобы было красиво, а кончик фитиля подравнивали. От матери достались ей блестящее белое тельце и лишь смутное представление об устройстве мира, зато от отца – страсть к пламенеющему огню, что однажды озарит ее, проникнув в самую ее сердцевину.

Да, так свеча появилась на свет, обрела форму – и с самыми радостными предчувствиями бросилась в объятия жизни. Ей пришлось иметь дело с превеликим множеством незнакомых существ, ведь свеча стремилась познать мир и – кто знает? – быть может, найти в нем свое предназначение. Но о мире она, увы, думала слишком хорошо, в то время как он был озабочен лишь самим собой, а вовсе не судьбой сальной свечи. Мир не понял, сколь ценна была свеча, а посему решил использовать ее для своей выгоды. С ней обращались как попало; черные пальцы оставляли все больше и больше пятен на ее изначальной белой невинности, – и вот невинность померкла, вся покрылась грязью окружающего мира, подступившего к ней слишком близко – гораздо ближе, чем может вынести беззащитная свеча. Она уже не понимала, где чисто, а где сажа – хотя внутри по-прежнему оставалась неоскверненной.