Амос Оз - Сумхи

— Эстер! Брось якорь в порту и приходи поглядеть, кто тебя ждет. Да! Гость! Сюрприз! Нет, не могу сказать. Сойди в конце концов на сушу и посмотри сама…

Так. Арабы и англичане. Вне всякого сомнения. Ханаанеи и филистимляне со дня появления их на свет. Но попробуй убеди их видеть ситуацию в таком свете. Библейские времена канули в вечность, а наше время — это совсем другое дело. Кто в наши дни способен превращать палки в крокодилов и змей, кто способен ударить посохом по скале так, чтобы из скалы полилась вода. [34] В библейской книге «Исход» жезл, который брат Моисея Аарон бросил перед фараоном, превратился в змея: далее, в той же книге, Моисей ударил жезлом по скале, и из нее потекла вода. Эти сладости я привез на прошлой неделе из Бейрута. Ешь, ешь на здоровье. Не стесняйся. Это называется рахат-лукум. Кушай. Видишь, сладко и вкусно. Ты, как я полагаю, уже принадлежишь к какой-нибудь партии?

— Я… да… — промямлил я вяло. — Но… не к той, что мой папа… Наоборот…

— Ты полностью поддерживаешь деятельность подполья и противишься любому компромиссу, — уверенно заявил инженер Инбар. — Великолепно! Итак, по ряду вопросов у нас есть разногласия. Между прочим, портфель твой со всеми книгами и тетрадками тоже остался в запертой квартире? Плохо дело. Завтра утром ты пойдешь в школу вместе с Эстер, но без портфеля. Эстер! Ты случайно не утонула там? Может, тебе нужен спасательный круг?

— Можно мне взять еще один кусочек? — спросил я очень вежливо, но решительно. И, не дожидаясь ответа, придвинул к себе блюдце с рахат-лукумом, который и вправду оказался вкусным, хотя и прибыл из Бейрута.

Хорошо мне было в этой комнате, между стеной с картинами и книгами и стеной с трубками и сувенирами, с опущенными жалюзи, хорошо было вести серьезный мужской разговор с инженером Инбаром. Удивительно было то, что инженер Инбар не сердился и не посмеивался надо мной, а просто отметил, что между нами существуют разногласия. Мне тогда очень нравилось это слово: «разногласия». Я любил отца Эсти почти как ее, только по-другому, а, может, еще больше. Я вдруг почувствовал, что ему можно открыться и без опасений рассказать, что я солгал ему; по-честному объяснить все обстоятельства, выложить все о том позоре и тех неудачах, которые выпали на мою долю в этот день; не скрывать, куда я держу путь, каков мой маршрут. Но тут как раз Эсти вышла из ванной, и я даже почти пожалел, что нашу мужскую беседу теперь придется прервать.

Косы она не заплела, и на плечи падал поток белокурых волос, теплых и влажных, прямо жутко было глядеть. Она вышла в пижаме, разрисованной разноцветными слонами, большими и маленькими, а на ногах ее были материнские комнатные туфли. Войдя, она бросила на меня только один взгляд, быстрый и острый, и тут же подошла к креслу, в котором сидел инженер Инбар. Будто меня тут не было, будто я — старая газета, случайно забытая на кушетке. Будто я каждый вечер задерживаюсь здесь по пути в землю Убанги-Шари и ничего нового не случилось.

— Ты был сегодня в Иерихоне? — спросила Эсти отца.

— Был.

— Ты купил мне то, что я просила?

— Нет.

— Было дорого?

— Точно.

— Ты постараешься найти это для меня, когда будешь в Бет-Лехеме?

— Постараюсь.

— Скажи, это ты привел его сюда?

— Я.

— Чего это вдруг? Что стряслось? (Она еще не удостоила меня ни единым словом, и я сидел молча).

— Его родители уехали, а он потерял ключ от дома. Как случилось со мной, когда я был студентом в Берлине. Мы встретились на улице Геула, и я предложил ему пойти к нам. Мама уже накормила его. Он может спать здесь, в гостиной, на кушетке, а может у тебя в комнате, на раскладушке. Как ты захочешь.

И тут неожиданно Эсти, не поворачивая головы, обратилась ко мне:

— Хочешь спать у меня в комнате? Обещай перед сном рассказать мне что-нибудь жуткое!

— Неимеетзначения, — пробормотали мои губы, потому что сам я оцепенел.

— Что он сказал? — спросила Эсти отца с легким беспокойством. — Может, ты случайно расслышал, что он сказал?

— Мне кажется, — ответил инженер Инбар, — он взвешивает обе имеющиеся возможности.

— Взвешивает-смешивает, — засмеялась Эсти, — так уж пусть ночует здесь, в гостиной, и покончим с этим. Спокойной ночи.

— Но, Эсти… — удалось мне наконец прокричать почему-то шепотом.

— Спокойной ночи, — повторила Эсти и прошла мимо меня в своей летней пижаме со слонами и в больших материнских комнатных туфлях. Только запах ее мокрых волос остался и не исчез.