Анна Никольская: Я уеду жить в «Свитер»

Плакаты мама попросила тоже снять. Чтобы они не давили на Веркину психику.

– Комната должна быть нейтральной, понимаешь? Верочке нужно помочь освоиться.

А чем 5 Seconds of Summer может давить, я не понимаю? Объясни мне, мама, пожалуйста. Хорошо хоть, совсем меня из квартиры не выселили. Куда-нибудь к соседям.

Ой, кажется, звонок.

Мне стремительно становится тоскливо. Аж затошнило меня.

Мама сломя голову несется из кухни открывать. Она весь день жарила котлеты, варила харчо и резала салаты. Даже отгул взяла на работе на четыре дня. Вере нужно помочь устроиться, со школой договориться и все такое.

Побуду-ка я тут. Я решаю оставаться в комнате до последнего. Как капитан тонущего корабля. Я буду наблюдать за ними из-за двери, она застекленная.

– Какие люди! – во все горло кричит мама и с распростертыми объятиями кидается в коридорчик. – Евгений Олегович! Верочка! Проходите! Проходите! Мы вас уже заждались!

Ну.

Вот.

И.

Все.

Приехали, значит. В глубине души я все-таки надеялась, что это соседка с четвертого этажа пришла за яйцом. Она все время к нам ходит за разными продуктами. Я надеялась, что кто-нибудь угонит их самолет, какой-нибудь находчивый смельчак. И приземлятся они не в нашем городе, а где-нибудь в Калифорнии. В Санта-Барбаре, например. В нашей непростой ситуации это подошло бы абсолютно всем: и Верке, и мне. Всем.

– Людочка! Милая! Вы все хорошеете и хорошеете! Вам сколько лет? Двадцать пять? Аха-ха-ха!

– Аха-ха-ха! – вторит Евгению Олеговичу мама. Она его просто обожает.

– Так, мои тапочки еще живы? – игриво строжится Евгений Олегович.

– А как же! Вот они, прошу! – Папа, красный и белый с мороза, ныряет в кладовку и выуживает на свет велюровый мешочек с тапочками. Он у нас специально для Евгения Олеговича там лежит. Персональные тапки маэстро, на небольших каблучках.

– Верочка, что же ты стоишь? Раздевайся, солнышко! Юля, Верочка приехала! – кричит мне мама. – Ты слышишь?

Не слышу, мам. Я оглохла. Меня вообще тут нет. А Верка, кстати, еще ни слова не сказала, даже не поздоровалась. Как же не хочется к ним туда выходить! Просидеть бы тут, в комнате, месяца три, пока все это не кончится.

Я вдруг снова вспоминаю, что моя комната больше не моя. Мне даже спрятаться теперь негде! Личное пространство отобрано.

– Юля! – гремит папа. – Где ты, дочка?

Ладно, пора выходить. Интересно, какая Верка стала? Я ее вообще узнаю? Мы последний раз года три назад виделись, когда на «Спящую красавицу» в Мариинский ходили. Наверное, она сейчас еще более уродливая и морщинистая, чем раньше. Мне почему-то так кажется. Все-таки много лет уже прошло – у людей со временем морщин только прибавляется.

Я открыла дверь и вышла к ним. Я, честно говоря, думала, что ее не узнаю. Но узнала: она ни капельки не изменилась. Только стала почему-то красивая. Высоченная, худющая, с длиннющими блондинистыми волосами. Стоит и ухмыляется. Королева. Нет, усталая фотомодель с обложки Vogue.

Я себя сразу гномиком почувствовала, причем толстым. Хотя мне тоже пятнадцать, я младше ее всего на два месяца, кажется.

– Здравствуйте, Евгений Олегович, – вежливо сказала я. – С приездом.

Ей я ничего не сказала. Только кивнула: мол, привет и все дела.

Она тогда опять ухмыльнулась и стала стягивать мокрые сапоги. Прямо на ковре, все, главное, вокруг заляпала.

– А ты все такая же пигалица, – сообщил мне Евгений Олегович с присущей ему беспардонностью. – Тебя что, не кормят?

– Она у нас худеет, – горестно доложила мама.

– Что-то незаметно, – хмыкнула Верка, и обе задушевно рассмеялись.

– Юль, займись Верочкой, покажи, где и что… – попросил меня папа и зачем-то подмигнул.

Знаю я, зачем он подмигивает. Не унывай, мол! Прорвемся!

Мне вдруг жутко захотелось как следует пореветь. Рухнуть на кровать, в подушку уткнуться и порыдать от души с полчасика.

Рухнешь тут, как же!

Я поспешно извинилась и убежала в туалет.

Я там просидела не знаю сколько. Может, десять минут, а может, целый час. Мама пару раз стучалась ко мне, а потом, я услышала, как она сказала что-то про переходный возраст. И про то, что внимания на меня не стоит обращать. Выкрутилась, как могла, в общем. Предательница.

А я сидела на унитазе и мрачно разглядывала дверь. Жизнь как-то вдруг резко кончилась. Папа ее несколько раз перекрашивал, в смысле дверь. К ней ворсинки от кисточки прилипли, а он их потом сверху опять закрасил. Получилась мордочка. Я ей говорю:

– Лучше бы не тетя Света, а…