Галина Галахова - Кеворка-небожитель

— Ну раз дэвочка просит…

Для начала Раплет перевернул метлу снизу вверх и три раза стукнул об асфальт палкой. Метла, точнее, все ее прутики, вспыхнули на утреннем солнце радужным стрекозиным крылом. И, словно бы на зов, из парадной выбежал черный, как уголь, полуголый Кеворка в красных шароварах и босиком.

— Кто меня звал? — закричал он пронзительно, как свисток, и промчался мимо Раплета, окатив его, Наташу и Владика грязной водой из лужи, с которой Раплет собирался сразиться.

Раплет от неожиданности охнул, заскрипел, не хуже старых дверей в любой из парадных того дома, который обслуживал, и с метлой под мышкой потащился прочь.

Вадик с Наташей стали отряхиваться от воды и услыхали женский крик.

— Куда босиком — стекла кругом? Сандали надень, горе ты мое любимое!

За Кеворкой бежала его мать, толстая Клауша.

— Раплет, ты меня звал? — закричал удалявшемуся дворнику в спину Кеворка, пойманный Клаушей в крепкие материнские объятия. На ходу она уже успела его обуть и надеть ему голубую рубашку. — Зачем звал?

— Не приставай к дворнику — что за глупая привычка? Видишь, человек занят, тоже куда-то спешит — ему не до тебя. А вот я из-за тебя, озорника, вечно на работу опаздываю, — Клауша потянула Кеворку за собой, а он изо всех сил упирался, кричал вдогонку Раплету — звал или не звал?!

И всех нас, остановившихся детей, тоже тянули за собой матери, потому что у всех у нас были матери, боявшиеся опоздать на работу.

— Быстрее! — кричали они. — Опаздываем!

И только Наташу тянул за собой Владик. Больше провожать ее в детский сад было некому: их родители прошлой зимой попали в аварию — в машину отца врезался на скользкой дороге встречный грузовик.

По утрам Раплет казался нам очень молодым, а к вечеру он выглядел совсем дряхлым: спина у него горбилась, ноги разъезжались в разные стороны, метла валилась из рук.

— Почему ты всегда такой старый к вечеру, дяденька Раплет? — привязался к нему как-то раз Аленька. Он был вообще ужасно приставучий.

— У меня такой завод, — отвечал ему дворник потупясь.

Он становился особенно мрачным почему-то к вечеру.

— Какой-такой завод? — теперь удивилась Наташа. А стоит Наташе начать удивляться, ее потом нипочем не остановишь. — Разве дворники на заводах работают? Они же — только на домах. Мне мой брат Владик так говорил. Он все знает. Он уже взрослый.

— Да Раплет все врет! — закричал на весь двор Аленька.

Ко всему прочему, Аленька был у нас еще и первый скандалист и заводила, то есть — самый главный. И потому вслед за ним мы хором принялись кричать, что Раплет все врет.

— Тссс! Замолчите, глупые вы дети. Я вам правду сказал, — Раплет боялся, весь прямо начинал дрожать, когда на него обращали внимание, — поэтому нам и нравилось его дразнить.

Однажды мы так Раплета задразнили, что вывели его из себя. Перед нами оказалось два дворника: молодой — утренний и старый — вечерний.

— Ну до чего же невозможные дети — убить их мало! — воскликнули они оба, подпрыгивая, точно от холода.

— Это ты… вы… невозможные дяденьки! — испугались мы и бросились врассыпную, но далеко не убежали: стало интересно, что будет дальше.

И вот прямо на наших глазах растворились створки в старом дворнике, туда, слегка пригнувшись, вошел молодой, и все пропало.

Мы стали тереть глаза, оглядываться друг на друга, а Кеворка сказал:

— Наташа, чего ты на меня так смотришь — не узнала, что ли?

— Лицо у тебя сделалось как не твое…

— Как это не мое? Тогда чье же?

— Не знаю…

— Анализ показал — для перекачки они готовы, — раздался как будто с небес громовой голос дворника.

Как по команде, мы запрокинули головы к небу.

— Какой анализ, какая перекачка? Раплет ты где? — закричали мы хором. — Мы тебя не видим — покажись!

Невидимый голос спросил:

— А ты, разведчик, готов?

До этого момента Кеворка стоял спокойно, но тут он испугался чего-то и спрятался за Витю.

Он был совсем ни на кого непохожий, Кеворка. Сначала мы думали, что он перепачкался углем, которым топили нашу котельную, и никак от него не может отмыться. Потом мы увидали его сразу после бани: но он остался того же цвета. И звался он Кеворкой — единственный во дворе. Наташ у нас было восемь, Аликов — трое. Кима, правда, была одна, но она была, как мы — отмытая.

Раплет нас всех называл родственниками зимы, а Кеворку — сыном лета. Болтали про Кеворку всякое, а старушки из нашего двора вообще плели про него всякие небылицы.