Александр Каменский - Мой друг Кирочка

Утята очень привыкли ко мне. Как только я приближался к корыту, они дружно, как по команде, вытягивали шейки и пискливо крякали.

Дед Тимофей часто подходил к корыту и с улыбкой, щуря свои острые карие глаза и теребя редкую пепельную бороду, смотрел, как я кормил его приемышей.

— Ну, Гринька, старайся, старайся: мы хоть не охотники с тобой, а славный подарочек колхозу преподнесем…

Несколько раз я видел, как над двором с шумом пролетала дикая утка, оглашая воздух громким тревожным кряканьем.

— Уж не мать ли это наших утяток? — думал я. Но потом усомнился, вспомнив рассказ деда о чьем-то выстреле, об утке, упавшей камнем в воду…

Однажды к нам забежала сама Настасья Петровна — «хозяйка колхозных кур и петухов», как ее в шутку называл дед Тимофей.

А ну-ка, показывайте мне ваш подарочек ферме, — сказала она сияя голубыми добрыми глазами. ват — Добро пожаловать, Настасья Петровна, добро пожаловать — важно отвечал дед, пряча улыбку в кудлатой бороде. — Подарочек славный, приплод получишь от него, ежели старанье приложить.

И дед Тимофей показал заведующей фермой корыто, в котором беззаботно плескались утята.

— Ай да птица! — всплеснула руками Настасья Петровна, и даже щёки её порозовели. — Ай да утята! Спасибо вам от всего колхоза, дед Тимофей, спасибочко и тебе, Гриша!

Настасья Петровна долго любовалась утятами. Потом она спросила, сколько времени мы ещё намерены держать уток в маленьком корытце.

— Самую малость — с неделю, — ответил дед, провожая Настасью Петровну за ограду.

Однажды я забежал на ферму и был оглушён возней и криком птиц. Настасья Петровна сидела на деревянной скамье и бросала им зерна. Вокруг деловито кудахтали куры, победоносно кукарекали важные петухи, стараясь побыстрее подхватить вкусные зерна.

— А-а, Гриша пришёл! — весело сказала Настасья Петровна. — Посмотри-ка наше хозяйство…

У меня глаза разбежались: птицы двигались, будто волны, что в непогоду перекатываются одна через другую.

Среди хлопочущих птиц я заметил одну маленькую курочку. Она, взъерошив перья, тихо сидела на жердочке, подвернув головку под левое сизое крылышко.

— Почему она такая грустная? — спросил я.

— Заболела она, Гриша, но мы её обязательно вылечим, — сказала Настасья Петровна и бережно взяла на руки, больную птицу.

— Много возни с этими пернатыми приятелями, Гриша, любят они и чистоту, и порядок, и вкусный корм, — говорила Настасья Петровна, провожая меня до калитки. — Забегай почаще, если хочешь узнать, как они живут тут у меня…

На прощанье Настасья Петровна подала мне большую сильную руку и сказала:

— Ну, будь здоров, я спешу в правление. А как ваши уточки поживают? Скоро ли перекочуют на нашу ферму? Жду, жду… Кланяйся Тимофею-то Марковичу.

Как-то вечером, на закате солнца, дед Тимофей после долгого раздумья подошел к корыту и, как всегда, почесывая кудлатую бороду, сказал:

— Вот что, парень, а не высадить ли нам утят в озеро? Пусть поплавают всласть, надоело им, поди, в корыте-то палькаться…

Мы осторожно посадили утят в сачок и пошли к озеру. Навстречу нам попала тетя Дуня с корзинкой выстиранного белья.

— Куда, мужички? — спросила она с улыбкой, но, увидав сачок с утятами, нахмурилась:

— Уж не на озеро ли? Смотрите, упорхнут ваши уточки и — поминай как звали!

— Типун те на язык! — рассердился дед и прибавил шаг. — Ишь какое надумала — упорхнут!.. Прижились они, а она — упорхнут, — досадовал старик. — Да куда птенцы без матки своей улетят?

…Озеро, покрытое легкой рябью, отражало широкое пламя заката.

У озера дед Тимофей начал извлекать из сачка уток и с умильной улыбкой, поблескивая очками, стал опускать птиц в воду. Утки точно ожили — они бросились врассыпную, ныряли, как настоящие опытные пловцы, а вынырнув, горделиво озирались по сторонам.

— Ишь, вы… расхорохорились, — любуясь игрой молодых уток, сказал дед Тимофей.

Я тоже с большим удовольствием наблюдал, как резвились мои любимцы.

Вдруг мы оба вздрогнули: вечернюю тишину нарушил торжествующий крик дикой утки. Она, раскинув сизые крылья, низко и медленно пролетела над озером, над резвящимся выводком.

— Кэ-кэ-эк-эк-кэ, — кричала она нежно и тревожно. И мне показалось, что крик ее был обращен к моим пернатым друзьям…

И не успели мы с дедом глазом моргнуть, как весь молодой выводок, восемь сереньких живых комочков, взмыл в небо и, окружив большую утку, полетел к противоположному берегу.