Александр Каменский - Мой друг Кирочка

Я подскочил к воротам, но они были заперты. Не долго думая, я перемахнул через березовый плетень, очутился в большой ограде и увидел корыто. Оно стояло у хлева, прикрытое ивовыми прутьями. Я осторожно раздвинул прутья и раскрыл рот от удивления: восемь сереньких пухлых утят весело плескались в корыте, до краев наполненном водой. Утята ныряли, красиво выгибая тонкие, хрупкие шейки.

— Ути, ути, ути! — тихо позвал я.

Уточки, как по команде, вытянули шейки и уставились на меня обоими глазками-бусинками. Я не выдержал и, схватив одного утенка в руки, высоко взметнул над головой.

— Эге! Гриня уж тут! — услышал я за спиной возглас деда Тимофея.

Я осторожно опустил утенка на воду и подскочил к старику.

— Дедуня, расскажи, где ты их достал? Мы уселись на бревне, возле старого хлева.

Дед Тимофей не любил сидеть без дела. Сейчас, хитровато посмеиваясь, посматривая на меня из-под очков, он подшивал свой белый валенок с красными узорами.

— Где достал?.. Ну, ну, расскажу, бедовый ты парень, развешивай уши, слушай. Пошел я, знаешь ли, за ивняком к озеру. Тишь кругом, ветра-то не было, тишина, стало быть, стояла. Вдруг — чу! Кто-то зашуршал в камышах… Гляжу — утка! Взлетела она над озером, шибко покружилась, а сама так и крякает, так и крякает: «Ка-ак-ак-ак-ак-ка». Эге, — думаю, — выводок близко, раз утка тут обосновалась. И впрямь, покрутилась она, покрутилась и села в камышах. Тишина, а я слышу: «Кэ-кэ-эк-эк-ке». Воркует, значит, со своими детками, наговаривает…

Дед Тимофей так увлекся своим рассказом, что выпустил из рук валенок и тот упал в корыто с водой. Я невольно рассмеялся — себе на беду.

— Грешно, парень, над стариком смешки строить, — серьезно заметил дед и. нахмурил седые, мохнатые брови.

— Не сердись, дедушка! Честное слово, дедушка, не буду я больше смеяться, рассказывай только, — взмолился я.

— Ну, ладно, ладно, — сдался дед и, почесав кудлатую бороду, стал продолжать рассказ.

— Ну, воркует, значит, утка со своими детками: наговаривает по-своему, по-птичьи…

— Да ты, дедушка, побыстрее рассказывай, — попросил я деда.

— Эк, бойкий какой! Шустрый какой, торопыга! На всякое хотенье имей терпенье… Гляжу, значит, зорко… Вдруг утка-мать из камышей и — в небо! И чую я — бац! Выстрел. Шагах в ста от меня, почитай, какой-то дурень из ружья пальнул. Я аж вспотел весь. Утка-мать повисела в воздухе самую малость — и в камыш! Ну, думаю, попадись мне в руки дурень с ружьем — костылем прибью! Посидел, посидел я на бережке, штук пять самокруток подряд выкурил; смеркаться стало, пора бы к избе шагать, но как подумаю об утятках-сиротинках, душа ноет! Нет, думаю, дело так оставлять не полагается. Сижу и выглядываю из-за камышей, утяток высматриваю, не появятся ли? Вижу, плещутся утята возле бережка, в камышах-то, значит, плавают. Я враз помолодел от такой распрекрасной картины! Соображаю, как бы изловить юнцов. Подобрался к лодке осторожненько, взял сачок и обратно к тому месту, где утятки. А утята, как на грех, рассыпались, кто куда. Насобирал я на бережке мелких камешков и начал бросать их в воду подале от птенцов, а утята и жмутся в кучку, к бережку подплывают. Подвел я, знаешь ли, сачок под утят и единым махом поддел целых восемь штук — всех до единого!.. Т-а-ак. Отнес я сироток в избу и стал думать и гадать, как воспитывать своих приемышей. В те поры курица — видишь, вон-та, пеструшка — высидела цыплят. Ну вот я и посадил утиный выводок к цыплятам. А наседка будто белены объелась, взъерошилась вся, да и давай клевать утят по чему попало. Тогда смастерил я корыто, вот утята и плавают себе в нем, — закончил свой рассказ дед Тимофей.

— Дедушка, послушай, — спросил я, — а не могут утята улететь от нас в озеро? Ведь они дикие…

Дед взглянул на меня, задумчиво почесал в затылке, а потом подмигнул:

— Дикие они, утки, дикие и есть, не то что наша колхозная пехота — куры да петухи… Да куда, к примеру, утятки-то наши улетят? Ведь утки-матери у них теперь нет! Смекай! Утяток, парень, ноне от избы метлой не прогонишь…

Снова подмигнув мне, старик почему-то поднес желтоватый от махорки указательный палец к своим губам и таинственным шепотом произнес:

— А знаешь ли, парень, думка у меня имеется…

— Какая?

— А вот вырастим мы с тобой утят, да и преподнесем их заведующей фермой Настасье Петровне, в подарочек колхозу, знаешь ли, для общего, стало быть, пользования.

— Согласен, согласен, дедушка!

…Текли дни за днями. На деревьях уже стали появляться желтые листья, а я все еще жил в Заполье. Я подолгу просиживал возле корыта, в котором ныряли утята. Они заметно подросли и стали еще красивее. Утята купались в корыте, как в маленьком озерце, и клевали зерна из деревянной тарелочки, плавающей на воде. Я добывал своим пернатым друзьям червяков, мошек и комаров-плавунчиков, которых птицы с жадностью проглатывали.