— А как ее сделать?
— А где ее поставить?
Они спрашивали, а Борька рассказывал, что антенна должна быть в несколько рядов, большой высоты, вращающейся. И чтоб моторчиком можно было управлять из комнаты…
Все думают, что мы с Борькой друзья. А я не знаю — друзья или нет. Мы с Борькой никогда не ссоримся надолго. Я не могу долго сердиться, а Борька не любит драться. Я тоже не люблю драться, но зато могу разозлить кого угодно. А Борька не любит злиться. Вот я и не знаю — друзья мы или нет. По крайней мере, целоваться я с ним не буду, хоть он и живет на моей лестнице и все время строит какие-то приемники. Даже наоборот, мне стало обидно, что он раньше ничего не говорил про антенну. Я протиснулся к Борьке и сказал:
— Борька, ты все знаешь, да? И про антенну… И еще, может быть, про Снежного человека… Или про Марс… А когда на балконе ходят, знаешь?
Борька засмеялся.
— Когда ходят, тогда и ходят. Отвяжись, Костя.
— Нет, ты ответь.
— На бал кони никогда не ходят, — сказал Борька и принялся дорисовывать свою антенну.
А Вика Данилова посмотрела на меня, как на чучело, и сказала:
— Старо. Это еще из второго класса. Ты, Шмель, придуман чего-нибудь поумнее.
— Могу и умнее, — ответил я. — Ты дура и староста — вот тебе и поумнее.
— А ты хулиган!
Ребята захохотали. Они уже не глядели на Борькину бумажку, а глядели на меня и ждали, чего я отвечу. Я сказал:
— Африканская принцесса.
А Вика мне:
— Шмель несчастный!
А я Вике:
— Почему несчастный?
— Потому что клоун.
— А почему клоун?
— Потому что потому.
— А почему потому что потому?
Чем больше я спрашивал, тем громче хохотали ребята и сильнее злилась Вика. И все забыли про Борьку и про его парижскую антенну. А я все спрашивал. Но когда я снова взглянул на Борькину парту, то его уже не было в классе.
А Вика побежала за ним.
С утра падал снег — легкий, чистый. В белые береты оделись фонари. На пиках чугунных решеток выросли белые наконечники. Снег падал на мостовые, на тротуары. Дворники, воюя с зимой, безжалостно сгребали его в люки, и это было даже обидно, потому что от снега город становился светлее и лучше, а прохожие — добрее.
Только крылатые львы на мосту через канал стали еще угрюмее. Им было холодно под снежными попонами. Но они не смели пошевельнуться, они сжимали зубами цепи, на которых держался мост.
У конца моста Бориса догнала Вика.
— Ты почему ушел? — спросила она.
— Я не ушел.
— А кто же ушел? — засмеялась Вика.
— Да я просто так. Я и сам антенну сделаю. Не хотите — и не надо.
— Вот и как раз все хотели, — сказала Вика. — А твой Костя… Я его ненавижу! Лучше бы его совсем не было.
— Ничего он не мой.
— Нет, твой.
Вика нахмурилась, вспоминая только что пережитую обиду. Борька взглянул ей в лицо и тоже нахмурился. Он не слишком сердился на Костю. Он вообще не любил сердиться.
— Что ты, Костю не знаешь? — сказал он. — Он всегда такой.
— А я не хочу, — сказала Вика.
— Чего? — спросил Борька.
— Ничего.
Они замолчали. Вика сняла варежку и стала постукивать ею по перилам, сбивая снег. И Борька тоже сбивал снег, только голой рукой, и старался придумать что-нибудь такое, отчего им обоим стало бы вдруг весело.
— Очень много уроков задали, — сказал наконец Борька.
— Ага, — отозвалась Вика.
Еще несколько хлопьев упали в воду.
— А давай пойдем вместе уроки делать? — вдруг сказала Вика. — Пойдешь к нам?
Борька провел рукой по перилам и сгрёб снег метра на полтора.
— Пойду, — решительно сказал он и торопливо добавил: — А может, пойти к нам? Хочешь?
— Сегодня у меня, завтра у тебя, — весело подхватила Вика. — Ладно?
— Ладно, завтра — у меня, — храбро сказал Борька.
— А твоя мама не будет беспокоиться?
— Обо мне вообще никогда не беспокоятся, — отрубил Борька.
И они ушли. На перилах остались следы их рук. Но ни один следопыт не узнает по ним, что произошло сегодня на этом мосту. Тем более что снег все идет и идет, и прежде чем зажгут фонари, все опять станет как было.
Сегодня я пришел в школу на целый час раньше. До этого я, наверное, еще час стоял у гастронома и смотрел, как одна пенсионерка кормила голубей семечками. Правда, может быть, она и не пенсионерка, это уж я точно и не знаю. Но мне не понравилось, как она их кормила. Я бы взял все семечки и высыпал на мостовую. А она насыпала понемножку на ладонь и потряхивала, чтобы голуби садились к ней на руку. Один, самый нахальный, садился и клевал. А у ее ног была еще целая куча голубей, но им ничего не досталось.
Читать дальше