Геомар Куликов - Пушкарь Собинка

— Идите, идите, мои милые! — пропустила вперёд Собинку с Катей. — Не чаяла дождаться!

Истово крестилась мамка и говорила без умолку:

— Все оченьки проглядела, всей душенькой изболелась…

Кажется Собинке, что и мамка вроде бы ниже стала, и изба их уменьшилась в размерах и словно бы состарилась. А много ли времени прошло?

Вечером в просторной избе Глазовых народу не менее, чем весной, когда прибыл ордынский пленник Евдоким. Собинка — в красном углу, на дедовом месте. Сам дед туда посадил:

— Ты у нас ноне самый главный… — то ли в шутку, то ли всерьёз сказал.

Из бани только что Собинка. На нём рубаха, порты — всё чистое, мамкиными руками выстиранное добела.

Тут же Авдюшка. Первые слова, коими встретил Собинку:

— Чего привёз? Поди, денег много? И добра всякого? Покажи!

Даже Собинка, зная братца, подивился:

— Откуда деньги али ещё что?

Презрительно фыркнул Авдюшка:

— С войны завсегда чего ни то привозят. — И добавил ехидно: — Те, у кого на плечах голова есть, вестимо…

Сейчас Авдюшка сидел на дальнем конце стола и раскрывши рот глазел на Катю. Шибко нравилась ему Евдокимова дочка.

Повесть Собинкину о том, как не пустили русские полки Ахмата через Угру-реку, слушали внимательно и ребятишки малые, и бабы, и взрослые мужики, старики. Дедуня по такому случаю слез с печки и сел возле Собинки.

Всё рассказал Собинка. И про первый день, когда враги пытались переправиться через Угру-реку и были отбиты русскими лучниками и огненными стрельцами. И про дни другие, когда был убит Порфишка и ранен Никифор, а ханские вои снова отогнаны и оборона по реке Угре оказалась для них непреодолимой.

Множество вопросов было задано Собинке. И на все он ответил толково и обстоятельно.

— Сам-то как воевал, скажи! — вмешался в разговор дедуня, молчавший до сей поры. — По кустам не бегал, не прятался?

Замялся Собинка. Как про себя рассказывать?

И вдруг помощь нежданная-негаданная. Из дверей — должно, только пришёл, но дедунин вопрос слышал — Савелий своим громким голосом:

— Он у нас удалец-молодец! Басурман из своей пушки побил несчётно!

Оборотились все разом к двери. Шум поднялся. Обнимают Савелия. И уж вокруг него развесёлая толчея и приветственные возгласы.

А Савелий, которому разом дали дорогу, подошёл к столу. На иконы перекрестился. Дедуне поклонился в пояс. С отцом своим, дедом Михеем, и братом Григорием расцеловался троекратно. И по дедову слову сел подле Собинки.

Пошли тут новые рассказы. И куда до них Собинке!

Первым человеком, по этим басням, выходил на Угре Савелий. Он и врагов бил более всех, и стоял ближе других к великому князю Ивану Васильевичу и окольничему его. И великий князь Иван Иванович внимал его словам.

Чего только не молол своим шелудивым языком Савелий! И тут же, дабы племянника задобрить и обезоружить, про него нет-нет да новое похвальное слово.

Сидит Собинка точно на горячих угольях. А что делать — не знает. Оборвать хвастливого дядьку — вроде бы и впрямь выказать чёрную неблагодарность. Не одного себя выставляет — Собинку тоже. И о нём — всё правда.

Пока раздумывал так Собинка, добрался Савелий до очередной своей заслуги перед великим князем. Принялся рассказывать, как умом и хитростью погубил врага его, изменника и перебежчика Евдокима. Думал, и тут промолчит племянник, не станет за давностью ворошить тёмное дело. Не знал, что в избе под защитой Собинки находится Евдокимова дочка Катя. Просчитался.

— Врёшь! — закричал при первых же Савельевых словах Собинка. — Не был Евдоким изменником великому князю и не бежал к Ахмату!

И рассказал всё, как было.

Стал спорить, петушиться Савелий. Отчеканил Собинка:

— Тому верный свидетель есть!

— Кто же это? — распаляясь на людях, вопросил Савелий. — Поглядеть бы на него!

— Сын боярский Василий Гаврилов — вот кто!

Поперхнулся Савелий. Однако тут же и нашёлся. Круто речь переменил:

— То, племянничек, всё досужие разговоры. Далёк был от великого князя Ивана Васильевича сын боярский Васька Гаврилов, а я к великому князю близок…

Долго разглагольствовал Савелий. Не слушал его Собинка. Глядел с болью, как беззвучно обливается слезами Катя, а мамка Собинки её гладит по голове и ласково что-то говорит в утешение.

Савельевой болтовне положил конец дед Михей. Поднявшись, сказал: