Павел Мисько - Земля у нас такая

НЕОЖИДАННЫЕ ИТОГИ "СОВЕЩАНИЯ ГОЛЫХ"

На нашем берегу Мелянки сидят голые Гриша и Витя. На ольховом кусте сушатся их черные от торфа майки и трусы - постирали называется... Неподалеку пасутся Стахеевы телята.

- Ну - что с Лысиком? А куда деды подевались? - задаю сразу два вопроса - уже перенял от Люды.

- Вон... пасется... Мы его выкупали. Знаешь, как плавает бычок? Рекордсмен! - сказал Хмурец.

- Деды, наверное, домой к Стахею пошли... Мы за пастухов... - Чаратун повернулся на живот и задумался.

Я тоже сбросил с себя одежду.

Гриша, помолчав, опять заговорил:

- Вы не заметили? Стахей, кажется, был под градусом...

Я ничего не сказал. Говорить о том, как дед сосал из бутылки или нет? Но и промолчать - то же, что и соврать. И я рассказал...

- Ага! - подхватился на коленки Чаратун, сделал выпад рукой в мою сторону, как будто хотел проткнуть шпагой. Живот и грудь у него исполосованы красно-белыми рубцами - отпечаталась каждая травинка. - Так вот почему он проворонил теленка! Фоме Изотовичу надо сказать, председателю.

- А что - язык чешется? На вот, почеши... - Витя бросил ему хворостинку, не переставая выдавливать пяткой в земле ямку.

- Пусть тогда Леня отцу скажет, бригадиру! - наседал Гриша.

- Не буду я ничего говорить! - отказался я. - Плакал дед... Пел и плакал... Вы же знаете, у него сын-летчик с войны не вернулся...

- Пастух он хороший, поискать такого... И человек добрый... - Витя уже закруглил свою ямку, хоть мяч клади.

- Добрый?! - вскочил на ноги Чаратун. - А ты ручаешься, что он и завтра не напьется? Если не теленка утопит, то деревню подожжет!

- Ты мне не размахивай около носа, я тоже могу! - разозлился Хмурец. Он же не бандит какой-нибудь и не разбойник.

- Он партизанским разведчиком был! - добавил я.

"Что это сегодня нашло на Гришку?"

- Дай тебе волю, так ты и в суд на него подать... - Хмурец месил пяткою, разрушал свою ямку. - А ему, может, помочь надо! Шефство над ним взять! Помните, как тимуровцы помогали старикам?

Чаратун с презрительной миной покусывал губу со шрамом.

- Вы - как хотите, а я молчать не буду. Такое прощать нельзя.

Схватил майку, сдернул с ветки трусы. Трусы натянул быстро, а майка сырая, свернулась на спине жгутом.

Я заступил ему дорогу. Витя стал рядом со мной, упирая кулаки в бока.

- Сядь, вояка!..

У Гриши побелели, задрожали губы, кажется, даже глаза побелели. Схватил штаны и рубаху, пошел, набычившись, прямо на нас.

И тут Витя отступил в сторону, я - в другую...

Нет, мы не испугались... Просто не знаю, как это вышло. Смотрим, как удаляется, подергивая плечом, поправляя майку, Чаратун. Дышим - как после борьбы.

- Ты почему не хватал его? - говорит Витя.

- А ты почему?

- Я... Я...

- Я тоже - "я... я..."

И верно - не драться же с Гришкой! Мы еще никогда между собой не дрались, сколько дружим...

Противно на душе...

Еле дождались дедов.

Первый раз возвращались без Гриши.

Мы шли, оглядываясь, и видели, что оба деда все разговаривают и разговаривают, не могут расстаться... Два друга... Потом дед Адам зажал под мышкой торбу с чем-то, пошел к Студенцу.

Мой отец с работы возвращается поздно. Иногда мать ругается с ним из-за этого, упрекает, что скоро и ночевать будет в бригаде. Вот и сегодня просто не дождаться... А как бы хотелось поговорить с ним обо всем! Отец очень уважает Стахея Ивановича, они дружат еще с партизанских времен. Дед Стахей ему и другим партизанам жизнь спас. Только я не знаю подробностей...

Солнце, большое и багровое, в фиолетовой дымке, уже было на горизонте, когда во двор несмело зашел дед Стахей. Стал, мнет в руках картуз, вздыхает.

- Что, Левонка, нету еще батьки дома?

- Нету.

- Ах, Микола-угодник... Это ж надо, а? И приключится такое...

Дед потоптался и уселся на ступеньку крыльца, притих. Только изредка вздыхал...

Из сарая вышла мать - доила корову.

- Ты что же это не вынес деду стул? Ой, где вы так перемазались торфом?

- Не говори, Варвара, не спрашивай... - начал еще глубже вздыхать пастух.

Мать зашла в дом, но вскоре опять выглянула.

- Зайдите в сени, переоденьтесь... Я здесь Алексееву одежду положила. Хоть старая, но чистая... А вашу я постираю, просушу, завтра заберете...

- Зачем тебе, доченька, лишние заботы? Спасибо, и так меня смотришь, как родного... - говорил Стахей Иванович, но все-таки пошел в сени.

Мы еще немного подождали отца и сели ужинать. Дед Стахей выпил только кружку молока и вышел, опять уселся на крыльце. Отцовская рубаха была деду велика, даже пальцев не видать из рукавов. Дед не стал их подворачивать.