Мария Прилежаева: Осень

- Черт! Черт и дьявол! - выругался директор.

Никогда ничего не давалось Виктору Ивановичу даром или хотя бы легко. Всего добивался тяжким трудом. Если бы только трудом!

Всякий раз, когда приходилось идти на сделки с совестью, Виктор Иванович страдал. А приходилось. Не постоянно, но приходилось. Виктор Иванович мучительно помнил все эти случаи. Значит, не совсем угасла совесть? Почему угасла? Чепуха! Другие и не на такое идут. И ничего. Сходит. Да еще в почете, продвигаются, повышаются, уважаются...

А он, интеллигентик, хлюпик, несмотря на солидную фигуру, плотные плечи, благообразно спокойную физиономию, он помнил все случаи, и его обжигало стыдом.

Вот... например... а... и вспоминать тошно. Вот, например, батюшки мои! Лет двадцать тому другой давно позабыл бы, а он все держит на сердце. Он был молод, холост, свободен, в сущности, ни от кого не зависим, когда его послали обследовать преподавание одного чудака старикана, биолога, о котором (Виктору Ивановичу было это известно) в роно сложилось неблагоприятное мнение. В ту пору кукуруза была "царицей полей". Надо же было тому старикану (Виктор Иванович как сейчас видит его - в потертом пиджачишке, высокий, костлявый, с растрепанной шевелюрой и какой-то сумасшедшинкой в запавших глазах), надо было этому одержимому пуститься при постороннем рассуждать о вреде распахивания окских заливных лугов. Да как! С дрожью в голосе, почти со слезой. Он, видите ли, родом оттуда, ему жаль заливные луга на Оке; он, видите ли, считает кукурузу южной культурой. Скажите, какой сельхозминистр отыскался! Ты - учитель и обязан давать учащимся сведения в объеме программы и освещать соответственно установке данного времени.

Виктор Иванович присутствовал наблюдателем на уроке один. Можно бы промолчать в роно об антикукурузных настроениях чувствительного биолога...

После он всячески старался его избегать, но, как ни старался, встретил однажды у входа в кино. Виктор Иванович хотел вильнуть в сторону, старик заступил дорогу.

- Молод еще, а уже доносчик, да усердный.

Старик сказал тихо, даже без гнева, скорее печально, но вокруг услыхали. Виктора Ивановича хлестнуло как плетками несколько взглядов... И тогда, и потом, и сейчас даже втихомолку он избегал признаваться себе, что это были за взгляды.

Он резко поднялся и вышел в учительскую. Погруженный в размышления, он пропустил звонок к большой перемене и застал в учительской спор. Спорили сидевшая за своим столиком Ольга Денисовна и математичка Маргарита Константиновна.

- Конечно, вы знаете литературу глубже меня, но я не понимаю, неужели так уж совсем нельзя отступить от традиции классики? - горячилась Маргарита Константиновна, стоя возле столика Ольги Денисовны. - Конечно, Толстой гений, но нельзя повторять даже гения.

- Не надо повторять, - с улыбкой отвечала Ольга Денисовна, - Толстого и захочешь - не повторишь. Да только, я думаю, новизна не в приемах и стиле. Жизнь диктует новизну.

"Не может без университетов", - хмуро подумал Виктор Иванович.

Где-то в глубине души он чувствовал, в нем нарастает раздражение против Ольги Денисовны, но хитрил с самим собой, не вдаваясь в анализ причины.

- Очки не потеряли, Ольга Денисовна? - деланно усмехнулся он.

Математичка удивилась:

- При чем очки?

- Вчера надо мной пошутили они с Надеждой Романовной, - без обиды сказала Ольга Денисовна.

Математичка еще удивленнее вскинула узенькие брови:

- Надежда Романовна умеет шутить? Вот уж не знала!

- В своем духе. Открыли во мне склероз, подняли на смех.

- Какой уж смех? Тут не до смеху, - буркнул директор.

На столике перед Ольгой Денисовной лежала стопка тетрадей.

- Можно? - спросил он и, не дожидаясь ответа, взял верхнюю. Зачем? Ни за чем. Просто так. Впрочем, как директор, понятно, он всесторонне интересовался педагогическим процессом в своей школе. Он бегло просмотрел в тетрадке сочинение, написанное аккуратным девчоночьим почерком. Вернулся к прочитанному, перечитал внимательнее. В третий раз вслух.

"...Мне не нравится Чацкий. Хотя Грибоедов хочет показать, что он умен, на самом деле этого нет. Разве умный человек мог полюбить Софью? Кто такая Софья? Пустышка, жалкая, бессодержательная барышня. Умереть можно от скуки, как она играет в молчанки с Молчалиным. И Чацкий не видит ничтожества Софьи? Где же его ум? Если Чацкий хочет выбрать Софью в подруги, недалеко он ушел от нее!

Еще есть пословица: "Не мечите бисер перед свиньями". Перед кем мечет Чацкий свой гнев? Перед фамусовыми, скалозубами, хлёстовыми? Он должен презирать их и гордо молчать. Нет, Чацкий не мой любимый герой".