Софья Радзиевская: Лесная быль. Рассказы и повести

Так и ходил дед много лет за медведями, будто к себе в стадо на выбор. На дворе у него коптильня прилажена – медвежьи окорока коптить.

И наконец случилось: пошёл дед за тридцатым медведем и… вместо него на двор примчался один Волчок. Визжит, лает, Степана за рукав к воротам тащит.

Ванюшка на дворе у ворот играл, снежную крепость строил. Он ещё ничего сообразить не успел, а Степан побелел, уронил лопату и кинулся Воронка запрягать.

– Мать! – крикнул он. – Волчок прибежал один, с отцом беда!

Прыгнул в сани и так, стоя, погнал Воронка во всю мочь. Не заметил, что Ванюшка весь в слезах на ходу сзади в розвальни забрался и под полостью затаился.

Волчок впереди вихрем летит, только нет-нет да и через плечо оглянется и тявкнет. Дескать, торопитесь!

Ну и торопились: лошадь вся в мыле, а Степан, стоя в санях, знай кнутом нахлёстывает.

Наконец Волчок свернул с дороги в чащу и лает: сюда, мол.

Степан Воронка к дереву привязал, лыжи из саней вытащил и тут Ванюшку заметил.

– Ах ты… – только и сказал и рукой махнул. – Сиди, коли так, сейчас я деда сюда… – и не договорил.

Ванюшка и тут не послушался: метнулся из саней, но сразу провалился выше пояса, еле назад на сани выбрался. Сидит, плачет, слёзы на щеках мёрзнут.

На счастье, берлога оказалась недалеко от дороги. Медведь, видно, редкого в глуши человечьего шума не боялся. Вывел Волчок Степана на полянку, а посередине медведь лежит, огромной тушей деда Андрона накрыл, только голова видна и рука правая. Кругом на снегу красное пятно расплывается, не понять, чья кровь. У медведя в боку дедов нож торчит по самую рукоятку.

Степан так и застыл на месте: живой ли? Волчок – к деду: визжит, плачет, в лицо лижет. Вдруг дедова рука поднялась тихо-тихо. Волчка отвести старается. Тут у Степана от сердца отлегло, опомнился, кинулся к отцу.

– Живой ты, батя, – кричит, – живой!

Дед Андрон чуть голову повернул.

– А кто же я буду, коль не живой? – говорит спокойно так. – Вдохнуть вот не могу, больно зверь тяжёл. Тащи ты его с меня, христа ради, надоел до смерти.

– Где? Где порвал тебя? – только и мог сказать Степан, а сам медведя за лапу тащит, слёзы по лицу льются, утирать некогда.

– Ногу маленько тронул. Серка вот жалко, вовсе кончил. Ты на тот, на тот бок его вали, ногу ослобонить. Да закурить дай, кисет под медведем остался.

Степан то медведя тащить хватался, то самокрутку крутить, а руки не слушаются. Видит – крепится дед, а у самого пот по щекам струйками. Крепко боль забирает.

Степан знал дедову храбрость, но и то не вытерпел, чуть не закричал, как свалил медведя и увидел, до чего страшно изувечена нога. Но дед не охнул, только морщился, когда Степан наспех скинул рубашку и обвязал рану, а потом на связанных дедовых лыжах потащил его к саням.

– За медведем сразу обернись, Николая зови на подмогу, – говорил дед. – Волчка, сторожить оставить нельзя: по лесу дух кровяной разнесло, волки пожалуют и его задерут. Ну, ладно, ладно, пёс, спасибо за службу, в лицо хоть не кидайся. Эй, а это что за чудо?

– Дедушка! Дедушка! – голосил Ванюшка, захлёбываясь слезами, и барахтался в снегу ему навстречу.

– Не заметил я, – говорил Степан, подводя лыжи к розвальням. – А он – под полостью.

И тут у деда в первый раз приметно дрогнул голос.

– Вижу, вижу, внучек, любишь ты старого, – проговорил он и ласково прижал к себе заплаканное мокрое лицо Ванюшки. – Жив твой дед. Ещё вместе на берлогу ходить будем. Ох!.. – Стон вырвался у него в ту минуту, когда Степан, с усилием приподняв, перевалил отца через край розвален.

Ванюшка всю дорогу горько плакал и теребил деда за руку, а тот лежал бледный, с закрытыми глазами и не отзывался.

– Помер! Помер! – плакал Ванюшка. – Тять, помер он. Помоги!

Но отец, сам такой же бледный, стоя в санях, ожесточённо нахлёстывал обезумевшую лошадь.

Дед Андрон пришёл в себя только в избе, когда около него захлопотал приятель – старичок фельдшер. Бабка Василиса молча, быстро выполняла все его распоряжения.

– Живой-то будет ли? – выговорила она с трудом: губы дрожали.

– Будет, будет, – убеждённо отозвался фельдшер. – От такой раны не умирают. Не на войне. Вот на медведей отохотился, Андрон Иваныч. Нога не дозволит.

– И то ладно. На старости лет хоть спокойно поживём, – даже оживилась бабка. – Мне уж эти звери проклятые по ночам сниться стали. Не надо мне с них никакого дохода, абы сам жив был.

Ванюшка ничего не слышал. Примостившись у кровати, он, не отрываясь, смотрел на деда и заплакал счастливыми слезами, когда его глаза открылись. Плакал тихонько, боялся: заметят и прогонят.