Николай Телешов: Зоренька

На ладони лежал красный камень.

Ничего не успел он еще и выговорить, как глашатай махнул пеленой в сторону палача. Палач изо всей силы рванул доску с другого конца - и юноша, опутанный железными цепями, не успев даже вскрикнуть, полетел с обрыва вниз, в глубокую реку, и только широкий круг по воде на мгновение указал место, где он упал.

Солнце сияло; чирикали вокруг птицы. И вновь затрубили трубы.

Из радужного шатра вышел другой молодой человек и сказал глашатаю:

- Может быть, я буду счастливее.

Глашатай положил обратно в сосуд красный камешек и ответил:

- Может быть, будешь счастливее. А может быть, и не будешь. Вынимай. Увидим.

И со вторым юношей случилось то же, что с первым.

Когда опять затрубили призывом трубы, из радужного шатра вышли сразу все оставшиеся там трое и сказали Косарю, что жребий отнимает очень много времени, что сегодня им недосуг и что они приедут в следующий раз вынимать камешки.

Царь Косарь своей выдумкой был очень доволен и сам себе весь вечер всё говорил:

- Ну и царь Косарь!.. Ну и умная голова!..

IV

Так и повелось это далее. Когда приезжал кто-нибудь свататься, ему объявляли условия - и он либо бежал без оглядки, покуда цел, либо тянул жребий и погибал в глубине реки. Вытащить светлый камень никому не удавалось.

- Что, звездочет? - радовался Косарь и мысленно торжествовал над пустынником. - Не на то небо ты, знать, глядел, когда мою судьбу видел. По печным горшкам, знать, предсказывал, а не по звездам!

Но прекрасная ясная Зоренька становилась всё грустней. Жалко ей было удалых молодцов, которые гибли из-за нее безрассудно, да и самой было скучно жить в одиночестве, с бабками да с мамками, с шутихами да с приспешницами.

Загрустила Зоренька. Ни на какое веселье не отзывается. Мамка Лукерья все средства перепробовала; наконец, привела во двор двух гусляров; один был старый и слепой, другой, поводырь, хоть и молодой, но горбатый, точно на спине у него куль овса под одеждой. Заблудились певцы, потеряли дорогу, а поют хорошо и жалостливо, обещают петь и веселого сколько угодно, - вот и привела их Лукерья; усадила, напоила и позвала Зореньку послушать.

Дивные песни знали гусляры. Поют как будто печальное, даже слезы на глаза иногда набегают, а на душе от них хорошо и легко. Что за чудеса такие!.. А когда веселое запоют, так и начинают у всех ноги притопывать, руки шевелиться, плечи подергиваться...

Понравились Зореньке гусляры.

Велела она прийти им еще раз назавтра.

На прощанье, пока мамку Лукерью горбач забавлял и смешил россказнями, слепой старик пропел Зореньке такую песню, что она слушала и дивилась. Пел ей старик о храбром юноше, который нарядился нищим слепцом и пошел с гуслями в дом красавицы девушки, чтоб полюбоваться ее красотой, и, когда увидел, полюбил ее на всю жизнь. А поутру пришел к родителям свататься. И были они с той поры счастливы до самой смерти.

Не знала Зоренька, на что и подумать.

Певцы поклонились и поплелись на ночлег под навес на скотном дворе. Обещались завтра еще попеть и позабавить.

Они ушли, а Зоренька так свою думу и не додумала. Когда уж все спать полегли и кругом всё затихло, отворила она окошко в сад, в тихую теплую душистую ночь, и долго стояла, и слушала соловья, а сама всё думала о чем-то несбыточном, вздыхала тайком от самой себя, и казалось ей, что она спит и что всё это во сне, а наяву ничего не было - ни старика слепца, ни песни его про счастливого юношу...

V

Поутру пришли опять гусляры. Никого в саду в это время не было. Мамка Лукерья уселась чулок вязать, а Зоренька велела слепцу петь вчерашнюю песенку.

Зазвенели гусли, запел старик.

Зоренька растрогалась, чуть не плачет. Вдруг видит, что слепой глядит на нее молодыми радостными глазами. А потом сдернул с себя седую бороду, скинул шапку с белыми пришитыми волосами и шепчет ей:

- Красавица!.. Зоренька!.. Осчастливь: будь моей суженой, моей любимой!

Вспыхнула в ответ Зоренька; задрожало у нее сердце, и руки, и ноги... Глядит - и глазам не верит...

Подняла глаза и Лукерья: почему пение вдруг прекратилось? Взглянула - да как заревет благим матом:

- Батюшки-светушки!.. Разбойники, мошенники!

Но Зоренька скорей зажала ей рот рукой.

- Тише, тише! Что ты, мамушка! Или ты гибели желаешь молодым певцам?

Не знает Лукерья, что теперь делать. Закричать - всех погубить; молчать себя погубить. Насилу отдышалась с перепугу.

А Зоренька всё уговаривает:

- Не кричи, мамушка. Пожалей молодцов.