Светлана Славная - Мама для журавлят

Лесные птицы перекликаются звонкими трелями. Сопровождают нас. Обсуждают: «Тю-тю-тюить! Чиви-чирр! Тень-тень-тви-ти-ти!» Скрипучий голос в моем кармане выбивается из хора своей непохожестью. Не гнездятся стерхи под Рязанью, им место на просторах Сибири. Подрастут журавлята, окрепнут, и повезут их прежние воспитатели в дальние края, привыкать к тому, что определено природой.

Важный и упитанный селезень уединился на болотце, вдоль которого мы обычно прогуливаемся. Как раз в том месте, где я клювом ряску черпаю. Хотел провести вечерок в тишине и покое. А тут мы идем! «Пррю, пррю…» – надрывается журавлиным голосом магнитофон.

Взлетел селезень с шумом, с брызгами, глянул на меня в великом негодовании:

– Как же, журавлиха! Обманщица! Журавлихи так не топают, веток и сучьев своей тяжестью не ломают. Это ты птенца несмышленого провести можешь, а не меня, толстого, важного селезня! – прокричал презрительно и скрылся.

А журавленок, доверчивый, продолжает следовать за мной. Попискивает: «Ряску, ряску будем кушать! Скорей, скорей!» И не беда, что сучки трещат под моим сапогом. Лишь бы голос родной из кармана халата продолжал поскрипывать ласково: «Пррю, пррю…»

Солнце пробивается меж стволов, яркий луч бьет в лицо. Все пропадает – и лес, и тропинка; я вижу только белую сетку костюма перед глазами. Надо заслониться рукавом, чтобы рассмотреть, куда ступает нога.

Ого, а у тропинки-то ёж! Чуть его не раздавила. Вскрикнула от неожиданности совсем не по-стершиному. А журавлиха в кармане продолжает попрюкивать, так же монотонно и невозмутимо.

Ежик насупился, колючки острые выставил. Журавленок позади меня, около самых ног. Отступить не могу – некуда. Шагаю вперед: что будет?

Птенец на ежа даже не посмотрел. Пробежал мимо, будто это очередной кустик, встопорщивший засохшие веточки. А моя любопытная Чильда получила бы сейчас полный нос иголок…

Солнце скрылось за облаком. Для меня это к лучшему – снова вижу, что творится вокруг.

Черный уж струится через тропинку. Длинный, тонкий. Не ползет – перетекает! Держит с достоинством голову в ярком, желтом воротничке, приподняв ее над землей. Мол, смотрите все, я – уж, не какая-нибудь злюка-гадюка. Я благодарна ему за этот желтый знак. Можно спокойно любоваться.

Омолой отстал – пробовал клюнуть стебель папоротника. Покушать не получилось, но огромное опахало очень занимательно закачалось над головой. Я обернулась, защелкала клювом сердито. Омолой подскочил, крылышки расправил, мчится ко мне со всех ног, почти летит: «Прости, мамочка, я здесь!»

Посредине болотца упавшее дерево. Старый ствол скрыт на дне, а вывороченные корни обнажились, торчат из воды замшелым сказочным домиком. В центре дома окошечко. Занавешено бахромой самых тоненьких корешков. Свисают, переплетаясь, не дают рассмотреть, что внутри. Вроде сетки на моем лице.

Кто живет здесь – водяной? Леший? Я наряжаюсь в костюм и скрываюсь под капюшоном, притворяясь стерхом. Он скрывается в домике на болоте, притворяясь пнем. Я не должна показываться журавленку. Он, наверно, не должен показываться мне. Каков ты на самом деле, леший-водяной?

Молчит. Поглядывает сквозь бахромчатую занавеску на своем окне. Мне кажется, что поглядывает одобрительно. Лесной народ я не обижаю, лесных законов не нарушаю… Или нарушаю? Селезень вон обругал меня обманщицей…

Эля делает птенцам уколы. Им нужны витамины и кальций, чтобы не развивался рахит. Каждому приходится подготовить по два шприца.

Эля – самая опытная из сотрудниц питомника. Без суеты, уверенно и спокойно она ловит птенца. Тот пищит, крылышки в стороны топорщит – тут она ловким движением и прижимает его к земле. Так и лежит птенец с распростертыми по сторонам крылышками, шевельнуться не может. Разве только головушку слегка приподнять, шейка-то длинная.

И под оттопыренное крылышко журавленку делают укол. Сначала, конечно, продезинфицируют – брызнут специальным раствором.

На тельце стершонка пушок, мягкий, нежный. Если положить руку на спинку, чувствуется выступающая полоска позвоночника. Тоненькая. Хрупкая. Брать такого на руки очень страшно: не помять бы, не повредить!

Внимательнее всего приходится обращаться с длинными ножками. Журавленок ими отчаянно дрыгает, сопротивляется. Того гляди, зацепишь случайно, покалечишь беднягу! Лучше, конечно, к птенцам не прикасаться, но иногда приходится. Например, чтобы достать малыша из манежа, где он греется под крылом куклы-мамы в пятне красноватого света, и повести на прогулку.