Джордж Макдональд - Мальчик дня и девочка ночи. Повесть о Фотогене и Никтерис

Она не знала, что живёт в гробнице, хотя и удивлялась, что не находит рукой окна. Там было много диванов, покрытых для неё богатыми шелками, чтобы она могла на них прилечь, а ковры были такие мягкие, что на любом из них легко можно было заснуть – в самом деле, что ещё делать в гробнице?

В покоях Веспер было сухо и тепло и, как ни странно, вполне хватало свежего воздуха; единственное, чего там не было, – это солнечного света. Ведьма подавала на стол леди Веспер молоко и тёмное, как рубин, вино, пурпурный виноград и гранаты, птицу и другую дичь, которая водится в болотистых чащах. Она наигрывала ей печальные мелодии, присылала музыкантов играть ей жалобно на скрипках, рассказывала ей грустные истории, так что леди Веспер неизменно пребывала в сладкой печали.

У Вато было заветное желание, а ведьмы умеют добиваться желаемого, и вот, у прекрасной Авроры родился мальчик дивной красоты. Он открыл глаза с первыми лучами восходящего солнца. Вато немедля унесла его в отдалённую часть замка, убедив мать, что её дитя умерло сразу же после рождения, крикнув один-единственный раз. Обуреваемая скорбью, Аврора покинула замок, как только немного окрепла и смогла встать на ноги, и Вато больше никогда не приглашала её.

А ведьма стала заботиться о том, чтобы дитя не узнало темноты. Она старательно приучала мальчика не смыкать глаз днём и не просыпаться по ночам. Она внимательно следила, чтобы ему на глаза не попадалось ничего чёрного и даже тёмного. Насколько это было в её силах, она старалась не допустить даже, чтобы на него падали тени, бдительно высматривая их, точно это живые существа, которые могут ему навредить.

Целыми днями купался он в щедрых лучах солнца в покоях, где некогда жила его мать. Вато приучала его к солнцу, и со временем он стал выносить его жар лучше любого африканца, в чьих жилах течёт тёмная и горячая кровь. В полуденный зной она раздевала его и клала на самом солнцепёке, чтобы он зрел и наливался силами, точно персик, и мальчик от души радовался солнечным лучам и не хотел одеваться. Она использовала все известные ей средства, чтобы его мускулы сделались сильными и упругими, – дабы душа его, – говорила она, смеясь, – жила в каждой его жилке, в любой клеточке, чтобы сила его мгновенно пробуждалась.

Волосы его были цвета красного золота, и только глаза с возрастом становились всё темнее и темнее, пока не стали такими же чёрными, как у Веспер. Он был самым жизнерадостным ребёнком, всё время смеялся, лучился радостью и любовью, и если мгновение сердился, то затем снова смеялся как ни в чем не бывало. Вато назвала его Фотоге́н – «рождённый светом».

Через пять или шесть месяцев после рождения Фотогена, тёмная дама также родила ребёнка: в глухом склепе, где была заживо погребена слепая мать, непроглядной ночью при бледном свете алебастрового светильника девочка с плачем явилась во тьму. Её рождение стало для Веспер переходом в мир иной, столь же неизведанный для неё, как этот мир для её дочери, которой также придётся родиться во второй раз, чтобы увидеть свою мать.

Вато назвала девочку Ни́ктерис – «любимица ночи», – и она росла как две капли воды похожей на мать: такая же тёмная кожа, тёмные ресницы и брови, тёмные волосы, такая же нежная грусть во взгляде; и только глаза у неё были совсем как у Авроры, матери Фотогена, и если они темнели с возрастом, то лишь более пронзительной становилась их синева.

Вато с помощью Фальки заботливо ухаживала за нею, но в полном соответствии со своим планом: девочка не должна увидеть никакого света, кроме света своей тусклой лампы. Из-за этого её зрение стало чутким и глаза невероятно развились, ещё чуть-чуть, и их можно было бы назвать слишком большими. Они смотрели из-под чёрных прядей словно два просвета на затянутом тучами ночном небе, сквозь которые сияет ясный и густо усыпанный звёздами небесный свод.