Эбби Ханлон: Настоящие друзья

– Спасибо, – сказал он и свалился со стула.

Поднявшись, он спросил:

– А где Мэри? Ты её привела?

– Нет, – говорю я, смутившись, что он помнит.

– Вот ёлки! Она такая забавная! Мне понравилось, как она передвинула всю мебель.

Я притворилась, что не понимаю, о чём речь.

Учительница раздала нам фломастеры и велела нарисовать свой автопортрет. Я изобразила себя в виде собачки по имени Куриная Косточка. Не удержалась и глянула тайком на картину Джорджа. Он нарисовал лицо с жуткими шрамами.

Подглядела в листок девочки по соседству. Что??? БОГ МОЙ!

Она нарисовала серёжки! Ресницы! Локоны! Ноздри! И корону, усеянную бриллиантами!

Я глянула на неё, а она улыбнулась мне в ответ. И что вы думаете? Я не поверила своим глазам! У НЕЁ НЕ ХВАТАЛО ДВУХ ПЕРЕДНИХ ЗУБОВ!

В этот самый миг я решила, что она мой лучший друг.

На ней было пышное старомодное платье. И блестящие туфли с маленьким каблуком. Она пришла на каблуках!

В школу! Пахла она ароматической ванной, а в ушах у неё и впрямь красовались серёжки, которые она, кажется, раскрасила зелёным фломастером. На лбу повязана лента. Не на волосах. Не знаю зачем.

Я решила её немного рассмешить и шепнула:

– Знаешь, что будет, если не закрыть колпачками фломастеры?

Она пожала плечами – мол, не знаю.

– Они ВЗОРВУТСЯ! БА-БАХ! ДУ-ДУФ! БА-БАХ! – говорю.

Я думала, она засмеётся, а она перепугалась и спешно позакрывала все фломастеры.

Зато Джордж обрадовался и давай взрываться:

– ДУ-ДУФ! БА-БАХ! – и опять свалился со стула.

– Весёленькое дельце, – сказал Джордж с пола. Вид у него был слегка растерянный. Он всегда так говорит, если ему больно. Даже если плачет, всё равно так скажет. Потом встал и ткнул пальцем в девочку: – У тебя лоб отваливается!

– Что?! – воскликнула она, хватаясь за лоб.

– Он имеет в виду бандану, – пояснила я.

– Это не бандана. – Она вернулась к рисованию. И тут слышу – шепчет, тихо-тихо: – Это корона.

Мы с Джорджем переглянулись, ничего не понимая.

На уроке чтения я торопливо заняла место на ковре рядом с ней.

Учительница сказала ей:

– Розабелла, подвинься, пожалуйста, немного.

РОЗАБЕЛЛА? Она сказала «Розабелла»? «В жизни не слыхала имени прекрасней! Розабелла, Розабелла, Розабелла», – снова и снова повторяла я про себя.

Во время обеда я села с Розабеллой, а Джордж – рядом со мной. Поражённые, мы смотрели, как Розабелла вытаскивает из коробки для ланча сперва цветастую клеёнчатую подставку на стол, потом разворачивает такой же расцветки салфетку (и кладёт на колени), потом достаёт фарфоровую чашечку и блюдце с тем же узором. Открывает бутылку с водой, наливает в чашку и делает маленький глоток, оттопырив мизинец, вот так:

Потом мелко нарезает сэндвич с арахисовым маслом и джемом и вилкой отправляет кусочки в рот, каждый раз промакивая губы салфеткой! Я так засмотрелась на Розабеллу, что едва успела дожевать свою колбасу.

Когда наконец наступила перемена, я впервые смогла остаться с Розабеллой вдвоём.

– Как это у тебя платье такое пышное? – спрашиваю.