Роберт Бёрнс - Дерево свободы. Стихи зарубежных поэтов в переводе С. Маршака

Однако кто не почувствует незримое присутствие переведенных Маршаком его поэтических побратимов в стихах самого Маршака?

Когда на обложках многих переводческих книг Маршака имя переводчика стояло надименем автора, то это не было просто привилегией прославленного мастера, а отражением самого существа его работы.

Однако пора хотя бы в нескольких словах пояснить, что мы понимаем под «неповторимостью творческой личности» и «индивидуальностью почерка» Маршака, иначе говоря, попробовать вкратце охарактеризовать его поэтические пристрастия и особенности, а также задачи, которые он перед собой ставил.

Публикуя свои первые переводы из Блейка в журнале «Северные записки» (1915 и 1916 гг.), Маршак предпослал им небольшое введение, из которого достаточно отчетливо видно, что в английском поэте, с которым он не расставался до конца своих дней, его привлекало прежде всего «живое… чувство природы, простота и ясность форм, глубина мистицизма и смелость воображения…» [8] С. Маршак. Собр. соч. Т. 3, с. 789. .

Много позже (в 1958 г.), говоря о другом поэте — о Гейне, — Маршак подчеркнул его «близость к народной песне» и то, что Гейне «в своих сложных лирических стихах чудесно сохраняет характер безыскусной, непосредственной, даже наивной детской песенки…» [9] Там же. Т. 4, с. 628. .

Именно эти свойства, подмеченные им в Блейке и в Гейне, в полной мере присущи и Маршаку — поэту и переводчику.

Ошибется тот, кто вознамерится отделить в переводах Маршака «простоту и ясность форм» от «глубины мистицизма», «близость к народной песне» от «смелости воображения», сложность от безыскусности: достаточно вспомнить такие разные, непохожие друг на друга, но принадлежащие одномувладельцу переводы, как сонеты Шекспира, «Тигр» и «Хрустальный чертог» Блейка, «Старую дружбу» и «Финдлея» Бернса, «Расставание» Байрона и «У моря» Теннисона, «К Миньоне» Гёте и «Дом, который построил Джек» из английской народной поэзии для детей, руны «Калевалы» и эпиграммы и шуточные эпитафии английских и шотландских поэтов.

Один этот перечень уже говорит о многом.

Но Маршак не был бы Маршаком, если бы, открывая русскому читателю поэтов разных времен и народов, ограничился бы чисто просветительскими или формальными задачами, а не преследовал ту главную цель, о которой он писал в связи с переводами сонетов Шекспира:

«Не в передаче стилистических архаизмов я видел свою задачу, а в сохранении того живого, что уцелело в сонетах до наших дней, что, конечно, переживет нас, наших детей и внуков…» [10] С. Маршак. Собр. соч. Т. 3, с. 753.

Но все это невозможно было бы осуществить, если бы Маршак в своих переводах лишь «консервировал» традиции классиков, не пользуясь всеми достижениями и открытиями новейшей русской поэзии, вплоть до Хлебникова и Маяковского.

Маршаку принадлежит еще одна заслуга. Как никто другой до него, он средствами русского стиха умел создавать как бы «портреты» тех языков, с которых он переводил. На эту особенность впервые обратил внимание А. Т. Твардовский, писавший, что в своих переводах Маршак «сделал Бернса русским, оставив его шотландцем. Нигде не найдешь ни одной строки, ни одного оборота, которые бы звучали, „как перевод“, как некая специальная конструкция речи, — все по-русски, и, однако, эта поэзия своего особого строя и национального колорита, и ее отличишь от любой иной…» [11] А. Твардовский. О переводах С. Я. Маршака. (См.: С. Маршак , Собр. соч. Т. 3, М., Гослитиздат, 1959, с. 789.) .

И верно: читая его англичан, мы никогда не спутаем их ни с немцами, ни с французами, ни с итальянцами.