Роберт Бёрнс - Дерево свободы. Стихи зарубежных поэтов в переводе С. Маршака

«Точность получается не в результате слепого, механического воспроизведения оригинала. Поэтическая точность дается только смелому воображению, основанному на глубоком и пристрастном знании предмета» [5] С. Маршак. Воспитание словом. М., «Советский писатель», 1961, с. 224. .

К этому необходимо добавить, что сам он неизменно демонстрировал это «пристрастное знание» в своих отточенных и многократно сверенных с подлинником переводческих шедеврах, где его собственный голос так органически слился с голосами переведенных им авторов благодаря не только художественному, но и научному проникновению в смысловую и языковую ткань оригинального текста. Переводчик великих поэтов, он был одним из самых блестящих знатоков их творчества, их времени, литературы их стран и народов.

Вообще тот размах, который приняло у нас научное, филологически достоверное издание переводной художественной литературы, без непосредственного и горячего участия С. Я. Маршака, работавшего рука об руку с виднейшими учеными-филологами (академик С. Ф. Ольденбург, академик В. М. Жирмунский, проф. М. М. Морозов и др.), был бы просто немыслим. Хотелось бы напомнить о той роли, которую он сыграл в возрождении горьковской «Библиотеки всемирной литературы», в создании библиотеки «Сокровища лирической поэзии», одним из основателей и первым редактором которой он являлся.

Справедливо причислить Маршака к наиболее неутомимым и мужественным бойцам культурной революции в нашей стране, которая, как и всякая революция, требовала от ее участников полной самоотдачи и твердости.

В годы, когда великий язык русской классики подвергался то натиску со стороны всевозможных «экспериментаторов» и трюкачей, возомнивших себя единственными наследниками Маяковского, то злостной канцеляристской порче, Маршак, всецело поддержанный Горьким, отстаивал неприкосновенность и чистоту русского слова, русского стиха. Наследие, доставшееся от Пушкина, Гоголя, Толстого, Чехова, он, как верный хранитель, сберегал прежде всего и лучше всего в своих переводах. Вот почему народная баллада «Королева Элинор» и 66-й сонет Шекспира, «Ночлег в пути» Бернса и «Слава» Китса, «Люси» Вордсворта и «Томми Аткинс» Киплинга, переведенные Маршаком, были всенародно приняты в золотой фонд русской советской поэзии.

Собственно, Маршак был первым советским поэтом, для которого перевод стал главным делом жизни: не увлечением и развлечением, не средством дополнительного заработка и, уж во всяком случае, не отдыхом от тех или иных бурь времени и превратностей судьбы. «Переводил я не по заказу, а по любви», — признавался он в своей автобиографии… [6] С. Маршак. Собр. соч. Т. 3, М., «Художественная литература», 1969, с. 749.

Сошлюсь на слова Корнея Ивановича Чуковского из его книги «Высокое искусство»:

«Вообще как-то странно называть Маршака переводчиком. Он скорее конкистадор, покоритель чужеземных поэтов, властью своего дарования обращающий их в русское подданство. Он так и говорит о своих переводах Шекспира:

Превыше всего в Шекспире, как и в Блейке и в Бернсе, он ценит то, что они все трое — воители, что они пришли в этот мир угнетения и зла для того, чтобы сопротивляться ему:

«Потому-то и удалось Маршаку перевести творения этих „потрясателей копьями“, — пишет далее К. И. Чуковский, — что он всей душой сочувствовал их негодованиям и ненавистям и, полюбив их с юношеских лет, не мог не захотеть, чтобы их полюбили мы все — в наши советские дни, в нашем краю планеты…» [7] К. Чуковский. Высокое искусство. М., «Искусство», 1964, с. 204–205.

В читательском сознании имя Маршака неразрывно связано как с его собственными, ставшими хрестоматийными стихами, на которых выросло уже несколько поколений читателей, так и с его переводами. Действительно, трудно провести грань, отделяющую Маршака-поэта от Маршака-переводчика: настолько маршаковские переводы отмечены неповторимостью его творческой личности, индивидуальностью его почерка, одному ему присущей интонационной манеры. Как не узнать руку Маршака в знаменитом переводе из Бернса?