Анна Ахматова - Тропинка 03-1998

- А тут нас ждёт ещё один сюрприз: в одном из музеев Рима находится саркофаг, на котором изображён человек, едущий на устройстве очень похожем на велосипед. А саркофагу две тысячи лет. На стенах развалин древнего Египта, Вавилона, Помпеи тоже есть изображения подобных машин.

- Вот это популярность!

- Ты абсолютно права, Варвара. Велосипед используют почтальоны и охотники, в армиях некоторых стран есть целые «велосипедные» полки, в Японии на велосипедах перевозят товар; есть велосипеды прыгающие и плавающие, водные и подводные, пассажирские и грузовые.

- А тем, кто не использует велосипед для дела, он приносит просто удовольствие!

Варвара Любопытная и её доверенное лицо Диана Колотовкина. Рисунки Марии Мельник

Продолжение. Начало в № 2 за 1998 г.

Осенью тётя Груня решила продать свой дом.

Урожай в тот год был неважный. Картошки накапывали всего по одному-полтора мешка с сотки, да и то некрупной—“горох на семена”.

Раньше, когда мы жили на Украине, я не помню, чтобы мы часто ели картошку. Мама или бабушка приносили с рынка баклажаны, кабачки и всякие другие овощи. А здесь, на Урале, картошка—самый главный продукт. Нет картошки—значит нечего есть. Даже помидоры и огурцы очень плохо вызревали, не хватало тёплых солнечных дней. А таких яблок и груш, полная ваза которых всегда стояла у нас дома на буфете, здесь не было и в помине. Фрукты, рассказывали, привозились издалека, из Средней Азии. А когда началась война— совсем исчезли.

В палисаднике у тёти Груни, как раз под нашим окном, росла одна-единственная яблонька. Весной она зацветала пышным бело-розовым кипеньем, но осенью приносила маленькие, величиной с украинскую вишню яблочки, которые назывались ранетками. Мне очень нравились эти терпко-кислые зеленоватые плоды.

Из ранеток тётя Груня варила варенье. Но это раньше, до войны. Теперь же большую часть урожая она продавала стаканами на рынке или у заводской проходной. Мне иногда разрешалось полакомиться с ветки.

У тёти Груни в деревне жил престарелый брат с семьёй и ещё какие-то “сродственники”. Прожив нелегкую зиму сорок первого года и собрав осенью неважный урожай, она решила продать свой “пятистенник” и перебраться к брату в деревню, где, как она говорила, будет легче “перебиться”.

О своем намерении тётя Груня сказала маме месяца за два, сказала робко, со вздохом, потому что понимала, что ставит нас в трудное положение.

Мама много раз ходила на приём к начальнику квартирного отдела, пока не вмешалось цеховое руководство, и маме выдали ордер на подселение в барак.

Барачные застройки, именуемые Временным посёлком, расположились рядом, через дорогу.

Я знал, что пацаны Линейного и Временного враждовали между собой, устраивали драки, и боялся, что барачные пацаны будут ко мне придираться.

Переселялись мы в октябре, когда начались дожди. Осеннее ненастье принесло распутицу. Ни в одном из посёлков не было тротуаров. Лишь кое-где от дома к дому вились насыпные тропинки из шлака и щебня. В самые сильные дожди дороги заливало бурой кашицей, и машины натужно ползли, оседая на ухабах и колдобинах. А по обочинам, увязая по колена в грязи, брели усталые люди. Вязкая глина толстым слоем налипала на подмётки.

Сначала мама хотела нанять машину или подводу, но по такой грязи ни один шофёр не возьмётся ехать, а подводу тоже не удалось достать. Перевозились на двухколёсном ручном транспорте. Вся наша утварь—железная кровать с досками, тумбочка вместо стола, две табуретки, чемодан и два узла с постелью и другими вещами—уместилась на хозяйственной повозке, какие имелись в каждом дворе. И хотя добра было немного, помочь нам пришли почти все соседи: и Мария Филипповна с Витей, и Петрусь со своей матерью, и Борис Львович.

Митяй стоял поодаль и, прищурившись, глядел в нашу сторону.

— Ты до нас приходь,— сказал мне Петрусь.— Туточки близенько.

— Конечно,—ответил я.—И вы ко мне приходите, ладно?

— Придём,— сказал Витёк.