– Дай тебе Бог здоровья и силушки, Илюша. – И степенно, до самой земли ему в пояс поклонится.
А косица-то её толстая всегда, как на грех, со спины через голову перекидывается и хлоп об пол!
Всю серьёзность портила.
Всегда после Улиты Илюшина душа будто от тёплого солнышка оттаивала, и не заметил, как стал ждать, когда ещё Улита жалеть придёт. Когда же она из девочки девушкой статной нежданно стала, чуть не выл от тоски, бедный.
Ну вот, а на эту Масленицу пришли отец с матерью с шумного уличного веселья румяные, все в снегу и с порога Илюше, словно обухом по лбу:
– Слыхал? Улита наша под венец нынче идёт!
– Какая Улита? – не понял Илья.
– Да какая ж ещё? Аль забыл, кто тебе землянику в лопушке приносил?
– А… жених кто? – глухо спросил Илья.
– Да с того берега какой-то. Говорят, рыжий да конопатый, будто клопами засиженный. Одно слово – непутёвый. Да они там все такие.
– Кто ж меня теперь жалеть-то будет? – чуть слышно прошептал Илья.
– Как кто? – ахнула мать. – А мы с отцом не в счёт? А Господь? Он всех любит.
– Как же, «любит»!! – взревел вдруг Илья так страшно, что батюшка с матушкой, будто громом поражённые, на пол повалились. – Если Он меня так любит, за что же наказывает?! Двадцать лет я колода колодой! За какие грехи?! Если же Он без вины надо мной потешается, то и я Его из души вон вырву.
И тут, безумец, бесом ослеплённый, рванул с себя крест нательный и что есть мочи в дверь швырнул.
Испуганной ласточкой метнулся медный крестик с порванной бечёвкой и у самой двери вдруг замер в воздухе. Илья от этого чуда будто немой сделался, рот разевает, а слова в горле стоят. Оглянулся беспомощно на родителей своих, а они, сердечные, тихо, не шевелясь, на досках лежат, будто спящие.
– Ах, Илья, Илья! Вот до чего ты в печали своей дошёл, – вдруг невесть откуда раздался тихий голос.
– Кто здесь? – вздрогнул Илья.
И тотчас в том месте, где его крестик неподвижно застыл, воздух стал нежно-белым, как облачко на небе, а из облачка этого мягко шагнул к Илье чудный, светлый образом незнакомец. Высокий, стройный, лицо молодое, безусое ещё и нежное, будто девичье. Глаза тёмные, глубокие и печальные-печальные. Такие только у святых на иконах бывают да у великих страдальцев.
«Как же он сквозь запертую дверь-то прошёл? – молнией пронеслось в голове у Ильи. – А на шапке-то ни снежинки, а ведь метёт на дворе!»
И в самом деле, на чёрной княжеской шапке незнакомца, отороченной чёрной лисой, вместо снега искрились жемчужные узорочья. И на золотой княжеской мантии, наброшенной поверх багряного, цвета крови кафтана, снега тоже не было.
«Что за наваждение? – оторопело думал Илья. – Да кто ж это такой?»
– Я князь Глеб, – тихо молвил гость, – сын великого князя Владимира.
– Да быть того не может! Уже сто лет минуло, как Глеба Святополк окаянный убил!
Молодой князь отвёл левую руку с груди, и увидел Илья прямо под его сердцем страшную, смертную рану от широкого ножа.
– Ну, теперь веришь ли? – печально спросил мученик. – Видишь – убит я братом своим, но милостью Божьей вечной жизни удостоен и с тобой говорить могу.
– Да как же это? – поразился Илья. – Да за что мне милость такая – со святым говорить?!
– Трудно тебе, укрепить тебя пришёл… Знаешь ли ты, что твоё имя значит? Крепость Божия! А какая же ты крепость, ежели унынию поддался? Тяжкая это болезнь, начало злоумия. Вот уж и Бога корил.
– Да, корил, – набычился Илья, – и тебя вот, князь, спросить хочу. Ответь мне, если знаешь: за что меня Господь калекой сделал и к лавке пригвоздил?
– Никто не знает и никому не дано знать, почему Господь посылает ту или иную скорбь и несчастье, но думаю, что они посылаются по грехам нашим.
– Да какие же у меня, младенца, молоко ещё сосущего, грехи были?! – сжав кулаки, гневно крикнул Илья.
Князь долго и внимательно посмотрел на него и тихо сказал:
– Быть может, Бог тебя от несотворённых грехов спасает. Видно, не на пользу было бы тебе здоровье.
– Каких таких несотворённых грехов?!
– Вспомни, как ты будто котёл со смолой кипящей клокотал, когда левобережные молодцы муромских на Оке били? Была б в твоих руках и ногах сила, ты бы, долго не раздумывая, сколько жизней почём зря загубил?
Илья сумрачно глянул на свои пудовые кулаки.
– А сегодня, – мягко продолжал Глеб, – что ты подумал о женихе Улиты?
– Я б его, сморчка, если б здоров был, по самые конопатые уши в землю вбил, – тяжело вздохнул Илья.
– Вот и ещё одну невинную душу загубил бы. Говорю тебе: в ком злоба и ярость – там прибежище сатаны, а в ком любовь, надежда и вера, в том Христос живёт. К тому лукавый не прикоснётся.
Читать дальше