Кэтрин Фишер - Заводная ворона [litres]

Ворон сердито пробормотал:

– Нужна ты им очень!

– Ну ладно, тогда не пускай сюда никого.

Птица бросила ей испепеляющий взгляд.

Как хорошо было на свежем воздухе! Серен пробежала мимо кухни, нашла служебную дверь и вырвалась в белый серебрящийся простор с морозным воздухом и широким нежно-голубым небом. Тонкий слой снега лежал на крышах и подоконниках, покрывал, подобно кружеву, мощённый булыжником двор. Девочка начала изучать окрестности дома.

Многочисленные служебные постройки – конюшни и каретные сараи, молочни и прачечные – не использовались. Больше всего девочка хотела найти сад и наконец вошла в него через арку в старой кирпичной стене. Клумбы стояли пустые и замёрзшие, деревья голые. Но снегопад застелил всё вокруг белой пеленой; каждую травинку и сухой лист обрамляла пушистая кайма из кристаллов. Серен сняла перчатки и провела рукой по земле, пробежала по траве и с хрустом оставила следы. Ворота были открыты, словно замёрзли в таком положении, всюду пели птицы, как будто спешили начирикаться всласть, пока не закончился короткий зимний день.

Да здравствует свобода! Здесь не было ни миссис Вильерс, зорко следящей за каждым шагом девочки, ни Дензила, крадущегося по тёмной лестнице. Выйдя из дома, где царило гнетущее молчание, Серен ожила. Она до изнеможения носилась по укрытому снегом саду, потом ходила, поддерживая равновесие вытянутыми в стороны руками, по низким стенам ограды, кидала снежки в стволы деревьев, собирала мёртвые листья, каштаны и орехи, полые стебли и ягоды падуба.

Как было бы хорошо набрать такую охапку и сделать украшения к Рождеству. По стенам вился плющ, а высоко на дереве росла омела. Но в Плас-и-Фране, видимо, никто не собирался готовиться к празднику.

В конце сада росла живая изгородь, а за ней поднималась высокая стена. Серен пробежала вдоль стены, проводя пальцами по заиндевелому кирпичу, пока не добралась до запертых чугунных ворот. Они, вероятно, вели в парк. Серен, подобно узнице, вцепилась в железные прутья и стала смотреть наружу.

Широкое поле спускалось к озеру. Мрачная гладь тёмной воды выглядела зловеще на фоне белого окружения. Как ни странно, ни лебедей, ни даже уток девочка не увидела. Интересно, какая там глубина? Ах, если бы можно было подбежать к берегу!

Неохотно оторвав взгляд от озера, Серен обернулась на дом. Окна её комнаты располагались с другой стороны, но, насколько она понимала, сюда выходило одно из окон детской на чердаке. Девочка попыталась вычислить, какое именно.

Наверное, вон то маленькое окошко под небольшим щипцом.

И вдруг у девочки перехватило дыхание: за занавесками комнаты кто-то стоял! Тёмная фигура, плохо различимая в тени. Кто это? Томос? Дензил?

Серен помахала неизвестному.

– Эй! – изо всех сил закричала она. – Здравствуйте!

Но человек, вероятно, отошёл от окна или задёрнул занавеску.

Потому что теперь в окне никого не было.

– Стой спокойно, иначе я тебя уколю.

– Вы уже меня всю искололи! – воскликнула Серен, поскольку очередная булавка вонзилась ей в ногу. – Ой! Нельзя ли поосторожнее?

Когда девочка, замёрзшая и озадаченная, вернулась с прогулки, миссис Вильерс бросилась к ней и сразу же отвела её в свою комнату. В камине теплился огонь, и после улицы Серен показалось, что здесь очень жарко. Экономка велела девочке раздеться.

Теперь Серен стояла на столе в кухне в новом платье из бледно-голубого батиста и шерсти скучного серого цвета, а швея миссис Робертс, маленькая опрятная женщина, которая, казалось, до ужаса боялась миссис Вильерс, подгибала подол.

– Оно мне велико, – запротестовала Серен.

– Разумеется, – ответила миссис Вильерс. – Платье на вырост.

– Мне цвет не нравится. И материал кусачий.

Миссис Вильерс прямо и неподвижно стояла у огня, плотно сжав губы.

– Вот неблагодарная девчонка!

– Ничего подобного! – возразила Серен. – Мне носить это платье, и наверняка леди Мэр не захотела бы…

– Не смей говорить мне, что захотела бы леди Мэр! – воскликнула экономка в таком внезапном гневе, что миссис Робертс вздрогнула, а Серен широко распахнула глаза. – Леди Мэр – добрейшая дама, и ты не имеешь ни малейшего представления, что она пережила! Огромное горе, настоящее мучение! Ни одна другая семья не согласилась бы взять сироту после того, что случилось с… – Она вдруг замолчала.