Д Кузиманза: Оборотись! [СИ]

Он опять воскликнул: «Что за ерунда?!» — и сунулся к одному из грифонов группы сопровождения Ричарда Фаренгейта. За что и поплатился. Раздалось сердитое шипение, хлопанье крыльев и крик Макса.

Наш котооборотень испуганно подскочил на всех четырёх лапищах.

И попытался взлететь.

Я повисла на подвеске.

Она резко сдвинулась. Не удержавшись за нее, я грохнулась на крышу.

А котооборотень с мявом приземлился на маленькие кошачьи лапки.

Да, у наших ног сидел испуганный и возмущённый Ричард Фаренгейт. За его ухом нелепо болталось орлиное перо, шерсть на спине встала дыбом, но он, давясь, уничтожал остатки третьей сосиски.

Мы с Геной настороженно огляделись. Грифоны нашей свиты легко и плавно взлетели и скрылись в небе. Как будто их и не было. Вот это да!

«Ну что, подшутила над котом? — подумалось мне. — Эх, кто же знал…»

Я отклеила скотч и сунула перо в карман, но тут же вспомнила:

— Макс кричал или мне показалось?

— Не показалось, — нахмурился Гена. — Полез дурак к этим чудищам. Вон там! — посветил он фонариком.

Искать долго не пришлось. Макс сидел на том же месте, где Гена его заметил, и зажимал рану на руке. Кровь просачивалась у него сквозь пальцы и капала на крышу.

— Ух ты, какой порез! — сказал Гена. — Тебе нужно к врачу. Давай помогу. Да вставай же!

— У него шок, — сказала я. — Держи кота, а я позову кого-нибудь.

— Не надо, — сквозь зубы сказал Макс. — Не надо, я сам.

Терпеть его не могу, но тут зауважала: он ни разу не застонал. Только со свистом втягивал сквозь зубы воздух и сквозь зубы же тихо бормотал что-то.

— Не валяй дурака, Макс. Позвони домой. Ты же кровью истечешь. У тебя есть с собой телефон?

Да у него, как потом мне сказали, был сильный травматический шок, он еле смог подать мне мобилку. Я позвонила, и скоро на крышу выбрался его отец и ещё один сосед из нашего подъезда.

Пока Макса уводили, я и Гена молча смотрели. Но как только остались на крыше одни, я скомандовала:

— Свети на прутья!

— На какие прутья? — не понял Гена.

— Да на прутья же! Вот тут!

Когда-то часть крыши нашего дома была отгорожена решёткой. Не знаю, зачем. Год назад некоторые решётки срезали. Но очень неаккуратно, кое-где торчал настоящий лес прутьев. Из них получились очень острые пики. А следы крови, которая накапала из раны Макса, начинались как раз недалеко от прутьев.

— Если нас спросят, скажем, что Макс наткнулся на прут, — объяснила я. — Никто его не кусал, понятно?

— Да, — кивнул Гена, — только нам не поверят. Посмотри, ни на одном из прутьев крови нет. А рана была глубокая. Видела, как кровь текла?

— Что же делать? Он может рассказать о том, что видел, понимаешь? Не нужно, чтобы ему поверили!

— А кто ему поверит? Ты бы поверила, если бы всего этого не видела?

— Гена, мне некогда объяснять. Но если спросят, то мы искали Ричарда Фаренгейта и нашли его на крыше. А тут вылез Макс и напоролся на прут. Так всем и отвечай.

— Не понимаю.

— Что не понимаешь?

— А если он расскажет о грифонах?

— Налетело много летучих мышей — вот что будем говорить. Прилетели летучие мыши, Ричард Фаренгейт орал, мы кричали, и Максу что-то почудилось.

— Не знаю, зачем тебе всё это враньё нужно, — пожал плечами Гена, — но до сих пор я тебе верил, и ты меня никогда не подводила. Ладно, согласен. Но если кто-то захочет проверить, то может и не поверить. На прутьях нет крови, говорю тебе.

С этими словами он поднял какую-то щепку, окунул её в лужицу крови и старательно вымазал один из самых опасных на вид прутьев.

— Это единственная улика, которую я согласен сфабриковать. Но неужели так сложно объяснить, в чем дело?

— Помнишь, с кем водится Макс? Не нужно ему ничего знать, потому что… Слушай, поговорим завтра. Завтра после занятий. А сейчас спустимся в подъезд, пока сюда народ не набежал. И помни, о чём мы договорились: искали кота, а Макс напоролся на прут.

Судя по выражению его лица, Гене эта выдумка не очень нравилась, он не понимал, почему я ничего не хочу объяснить. Но я должна была все спокойно обдумать. У меня в кулаке была зажата немыслимая вещь, которая могла проделывать невероятные чудеса. Если о ней узнают, то отберут. А вещь эта опаснее атомной бомбы! Я, например, ничего плохого не хотела, и вот что у меня вышло уже два раза. А если кто-то вот именно захочет сделать плохое? Вот так и становятся Тёмными Властелинами!

Но когда мы спустились в подъезд, я переключилась на другие чувства. Было шумно и, как говорится, царил настоящий ад. Отец Макса ругался. Мама Макса кричала: «Порезали ребёнка!» Соседи обсуждали, почему и что произошло. Только врач Андрей Антонович (он живёт в нашем доме, и его зовут в серьёзных случаях до приезда «скорой») пытался весь этот гам перекричать: