Питер Дикинсон - Веревочник

Ночью пошел снег. Тилья знала об этом еще во сне и, проснувшись, помнила это чувство. Среди ночи мать коснулась ее плеча и прошептала:

— Наконец-то пошел снег. Я должна идти в лес и петь кедрам. Тебе придется самой покормить кур и приготовить завтрак.

Тилья дотянулась до полки над головой, достала нижнюю рубашку и сунула под одеяло, чтобы немного согреть. Она лежала и слушала, как ветер завывает в трубе. Анья что-то проворчала во сне и потянула на себя свой край одеяла. Тилья выскользнула из ночной сорочки и надела рубашку. Потом выбралась из кровати, подоткнула Анье одеяло, чтобы той было уютнее спать, и быстро оделась.

Их кровать напоминала большую коробку и стояла рядом с огромной старой печью. Родители спали в коробке побольше с другой стороны печи, но сейчас там уже никого не было: отец ушел в коровник кормить животных, а мать — в лес, к озеру, чтобы петь кедрам.

В доме царил полумрак. Слабый свет пробивался сквозь ставни, но Тилья не стала их открывать не только потому, что яростный ветер обрушивал на них свои удары и прорывался сквозь щели, но еще и потому, что любила утром делать работу по дому на ощупь, точно зная, куда протянуть руку, чтобы найти то, что нужно. Вудбурн был родным домом, а кухня — его сердцем, и Тилья знала ее как свои пять пальцев. Сделать что-нибудь в темноте для нее было не сложнее, чем найти собственный нос.

Сначала она открыла дверцу печи и аккуратно выгребла старую золу, оставив несколько тлеющих угольков. На них она положила немного соломы и хвороста, закрыла дверцу, открыла обе вьюшки, наклонилась над еще теплой печью и произнесла заклинание огня три раза. Мама никогда не говорила никаких заклинаний, но бабушка, Мина, научила им свою внучку, чтобы та знала, сколько ждать, пока хворост разгорится и можно будет подложить большие поленья. Обычно приходилось произносить заклинание четыре раза, но при таком сильном ветре, который давал хорошую тягу, хватило и трех.

Такой сильный ветер? И одновременно снегопад? Что-то здесь не так.

Когда пламя занялось, она сунула в печь четыре полена. Они были распилены и расколоты для печи и целое лето сушились на солнце. Огонь загудел в трубе. Только тогда она взяла лучину и зажгла лампу, поставила вскипятить воду, достала горшок с кашей из печи, где она томилась всю ночь, плеснула в нее немного воды и поставила на плиту, чтобы подать к завтраку горячей.

Потом она умылась, причесалась, завязала волосы в два хвостика, сунула ноги в башмаки и, не завязывая шнурков, открыла дверь во двор. Ветер швырнул ей в лицо пригоршню колючего снега. Брандо не было видно — он прятался от непогоды в своей конуре.

«Что-то не так», — снова подумала Тилья, пробираясь к уборной. Первый снег в Долине должен был выпасть еще месяц назад, в безветренную ночь, когда огромные мягкие пушинки тяжело опускаются на землю, к утру укрывая двор, поля и крыши толстым одеялом. А эти неистовые снежинки не были обычным снегом. И они не оставались лежать на земле. Тех, которые успевали упасть, ветер снова подхватывал и сметал в сугробы. Другой порыв ветра превращал их в снежную пыль и уносил прочь, словно дым.

Хуже того, в темноте хлипкой деревянной будки Тилья нащупала на сиденье маленький сугробик, который нанесло сквозь щель. Замерзшими пальцами она смела снег, присела и поскорее помчалась обратно в душистое тепло кухни. Сначала Тилья хотела послать Анью заткнуть щель, пока не пришел отец, но в конце концов сделала все сама.

Когда Тилья вернулась в дом, каша уже согрелась, чай с шалфеем заварен, бекон шипел на сковородке, а Анья встала, оделась и умылась.

— Странный снег у нас в этом году, — задумчиво сказала Тилья. — Надеюсь, с мамой ничего не случится.

— А куда она пошла? — спросила Анья с полным ртом каши.

— К озеру, петь кедрам. Вернется, как раз чтобы приготовить обед.

Но она не вернулась, и Тилья принялась за мамину работу. До полудня отец, встревоженный отсутствием жены, уже два раза ходил в лес. Он заходил так далеко, как только осмеливался, во второй раз — безрассудно далеко и вышел с головокружением и едва держась на ногах из-за необъяснимой лесной болезни, которой были подвержены только мужчины. Тилья помогла ему дойти до стула, сняла с него ботинки и дала в руки тарелку горячего супа. Он сгорбился у огня, дрожа и тяжело дыша.

Потом они услышали приветливое тявканье Брандо, значит, пришел кто-то свой. На чужаков он лаял громко и предостерегающе. Анья бросилась к двери и выглянула: