Анвар Абиджан - Аламазон и его пехота

Убедились теперь, что девчонка она себе на уме? То-то же! Так что и не думайте чем-то вкусным у нее разжиться, напрасная это затея!

Девчонка она уже большая, пора бы и поумнеть, а ума — ну нисколечко. Когда ни глянь, вечно двор метет, веником машет. Неужели, думаю я про себя, по годам своим дела найти не может? Сверстницы-то ее вон как лихо на улице в классы играют.

Дело в том, что все на свете перепуталось. Зулхумор двор в такой чистоте содержит, что противно делается ни крошки, ни огуречной кожурочки, ни клочочка бумаги не найдешь. А родители на нее радуются — не нарадуются. Чему же тут радоваться?

А вот братишка ее Ильхамбай — совсем другой. Славный такой мальчонка, вечно хлеб жует. И при этом добрую половину вокруг себя, а то и под ноги себе бросает. Вот это доброта! Стало быть, не только о себе, а и обо мне он думает. Он, значит, ест, а я за ним по пятам следую, брошенные куски подбираю. И к такому я выводу пришла: если друг к дружке с почтением относиться, одной большой лепешки, ну, в крайнем случае, двух нам обоим вполне хватит, может быть, даже и останется. Хотя, конечно, едва ли.

Недавно вот такая история вышла.

Ильхамбай вышел во двор с изрядным куском свежеиспеченного патыра, при одном только виде которого у меня слюнки потекли, и только-только начал крошки на землю ронять, как, откуда ни возьмись, эта маленькая плутовка, Зулхумор, выскочила: «Сколько раз, — заверещала она, — было тебе говорено: ешь хлеб аккуратно, не кроши, не разбрасывай вокруг! Вот же тебе, вот!» — и раз, другой шлепнула его по мягкому месту. Поверите ли, до того мне стало жалко мальчонку, что, глядя, как он плачет, я сама чуть было слезами не изошла. Однако сдержалась, возраст, знаете ли, и положение… Так вот, с тех пор Ильхамбай стал есть хлеб так, что не только кусочка крошки на земле не остается, и сколько я за ним ни хожу, ничегошеньки мне не перепадает.

Так-то вот… Хоть убей, не пойму, за что родители постоянно Зулхумор эту хвалят. А Ильхамбая хоть бы кто похвалил, «Молодец, мальчик» сказал. Вот я и говорю: по перепуталось все на свете так, что даже мне не разобрать.

Живет в махалле Бешогайни паренек. Звать его Мумин или Муминтай. Да вы, я думаю, его знаете: лоб крутой, нос пуговкой. Фу, даже говорить о нем тошно… Так вот, житья нам от него нет.

Дома у них — и во дворе, и вокруг — сплошной виноградник. И столько там этих самых — придумают же такое! — «солнечных ягод», что, готова с кем угодно об заклад биться, целой махалле его не съесть. И не диво, что каких-нибудь четыре сороки да с пяток воробьев иной раз прилетят виноград поклевать. Ну что в этом плохого, скажите?

Так нет же, Муминтай нас с раннего утра до позднего вечера гонять готов. Спрячется в винограднике, и давай камнями или еще чем-нибудь швырять. Или, скажем, за бечевку, к которой погремушки привязаны, дергать. Грому от этих консервных банок, погремушек то есть, столько, что впору лететь, куда глаза глядят.

Дождалась я как-то подходящего момента и аккуратненько отщипнула от большой кисти «дамских пальчиков» одну ягоду. Ox, ox, ох! Вкус волшебный — слаще меда, ароматнее розы. Что там мед! Эх, думаю, не мешал бы никто, села бы я на лозу, да спокойненько склевала кисточки три-четыре. Как бы не так! Сядь, попробуй, когда все там гремит. И так, между прочим, каждый день.

А кто виноват, что Муминтай таким зловредным растет? Я думаю, что все дело — в воспитании. Если бы отец Мумина купил сыну велосипед — мальчишке некогда было бы за виноградником смотреть: целый день бы делом занимался — на велосипеде гонял.

Дети, известное дело, все до единого непоседы и шалуны. Ну, и Алишер, конечно, из таких. Попадет ему в руки пять копеек — земли он под собой не чует, мчится в магазин и покупает воздушный шар. А какая польза от него? Нет, чтобы купить что-то полезное, семечки, например. И тетушку Сороку угостить. Есть у него пять или шесть самых, что ни на есть, простых голубей. Мы сороки, их и за птиц не считаем. Почему, спрашиваете? Да потому, что уважающая себя птица ни за что не станет жить в гнезде, которое ей кто-то построил. Ну, а эти живут в какой-то клетке и довольны. Беспородные, одним словом, вроде собак-дворняжек. А поглядели бы вы, как Алишер с ними носится, как балует. Противно!.. А как играет он с ними! Запустит в небо, и давай безобразничать — в ладоши хлопать, свистеть. А когда голуби в воздухе начинают кувыркаться, он от радости прямо сам не свой становится. Ладно, пусть так. Но разве и мы не умеем кувыркаться? Еще как. Захотим, еще лучше у нас получится. Однако под чей-то свист такие штуки проделывать — увольте, авторитет не позволяет нам шутовством заниматься.