Яник Городецкий: Треугольник

Я сделал несколько открытий. Я здорово изменился. В плане, как бы это сказать, физически. Я, можно сказать, исчез. То есть я не исчез, раз я чувствовал, что я есть, но не видел меня никто. Ни один человек, совсем. Я быстро в этом убедился, когда нечаянно наступил на ногу одной женщине. Я не хотел, просто она шла спереди, а я сзади, а когда я иду так, можно не ждать, что ваши ноги останутся неотдавленными. Это у меня совершенно нечаянно получается, от неловкости. Так вот эта женщина, когда я случайно наступил ей на ногу, даже не развернулась и не сказала мне все, что она думает о таких вот товарищах, которые не привыкли смотреть под ноги. О товарищах вроде меня. Я даже сжался, приготовившись это все выслушать, но ничего не произошло. Тетка просто пошла дальше, ничего мне не сказав. Я помотал головой. Это было как-то неожиданно, неправильно, нелогично.

Но я решил, что женщина просто решила со мной не связываться. А зря я так решил. Потому что где-то через полчаса приключился очередной конфуз. Прямо как издевательство. Я шел, глубоко задумавшись, был, как говорится, целиком и полностью в себе, и, свернув куда-то за угол (куда — не знаю, не следил, соображать нормально я начал только рядом с кинотеатром, а это еще не скоро), налетел на несущегося по своим делам с огромной скоростью мальчишку. Точнее, это он на меня бросился — очень торопился. Разглядеть его я не успел — он пролетел через меня, будто сквозь облако… Я чуть не упал, мне было больно, ужасно больно, непонятно почему, а еще страшно. Страшно потому, что я понял, отчего все так. Так дико, так непонятно, так необъяснимо.

Теперь я мог это объяснить. Но от этого это все не стало менее непонятным и диким. Я был призраком. Еще час назад я был мальчишкой, обыкновенным парнем тринадцати лет, радовался жизни (хотя нет — час назад я не радовался жизни, а сидел в кабинете директора), а теперь я привидение. Фантом.

Я мог корчить рожи кому угодно, распевать неприличные песни, которые мы часто горланили на переменах с пацанами (учителя при этом на нас смотрели, как на деградирующих особей). Все мог. Но, во-первых, я бы себе этого никогда не позволил. Не знаю, почему. Это же не в школе, где такие демонстрации напоминают акции протеста, а просто на улице — выглядит настоящим форменным свинством. Я же не Герасимов, в самом деле. А во-вторых, какой смысл так делать, если тебя все равно никто не увидит? Не та романтика. Да и настроения не было. Как я мог веселиться, когда случилось такое.

Я чуть не умер. То есть не так, неправильно я выразился. Я ведь уже умер. Но мне было так плохо, как будто я умер еще раз. Я был призраком. Не настоящим. Сквозь меня проходили люди, как в кино проходят через привидений. Я думал, так не бывает. Наивный. А знаете, мне это было больно. Каждый раз, как тогда, с мальчиком. И притом ужасно больно. Сильный такой толчок. После такого толчка человек падает на землю. Но самое грустное, что я не падал. Я оставался на ногах, потому что никакие силы не могли заставить меня упасть. Я был почти НИЧТО, а ничто не может повалиться на землю.

Я кричал. Кричал сначала, чтобы на меня обратили внимание, звал людей, хоть кого-нибудь. Меня никто не слышал. Кончилось тем, что я стал орать всякие непристойности. Я матерился, как сапожник. Я пытался сделать хоть что-нибудь, чтобы меня заметили. Ругался, бесился, орал. Нет, меня не видел никто. Я сел в траву и заревел. А что мне еще оставалось делать? Я бы с радостью сбросился с какой-нибудь крыши, только бы закончился этот кошмар. Но я не мог. Я не мог умереть еще раз.

Или… мог?

Я глотнул слезы, размазал их по лицу белым рукавом, посмотрел вокруг. Было холодно и пусто. В первом классе мы на уроке риторики (был такой урок в старое доброе время) по картинкам в учебнике рассматривали сказку. Про одного мальчика, который проснулся утром и оказался один. В одночасье. Совершенно один. Дома не было никого, ни мамы, ни папы, на улице тоже. Ни единого человека. Магазины не работали, автобусы не ходили, люди не торопились на работу. Потому что не было людей. И тогда я, первоклассник, казалось бы, совершенно неразумное существо, каждой клеточкой ощутил чувства этого несчастного пацана. Его ужас. Как ему было страшно, этому мальчику. И, наверное, холодно и пусто. Как мне сейчас. Потому что все точно так же… Почти. Меня не видит никто. И хотя автобусы ходят, и люди торопятся на работу, или куда-то там еще, и магазины работают, как ни в чем не бывало, я чувствовал себя этим мальчишкой. Потому что я был один.