Олег Раин - Спасители Ураканда

— Смирна-а! — гаркнул Огурец и первый вытянул руки по швам. Его приятели послушно замерли.

— Что за базар? — с ленцой поинтересовался вожатый. — Звеньевой, доложить!

Огурец по-строевому развернулся, печатая шаг, приблизился к Мишане.

— Так что это… Проводим воспитательную работу! — отрапортовал он. — Эти двое типусов и еще одна девчонка гуляли вне лагеря во время сон-часа.

— Ты лично их видел?

— Ага! Пытался поймать, не догнал.

— Вон оно что, — с ленцой протянул Мишаня. — Не догнал, говоришь?

Огурец и сам понял, что сболтнул лишнее, но поправляться было поздно.

— Я думал…

— Пусть индюк думает! — оборвал его Мишаня. Медлительно подняв руку, показал Огурцу два пальца. — Как полагаешь, что это?

— Ну, наверное…

— Это, звеньевой, два выговора! Тебе, уразумел?

— За что, Мишаня?

— Я тебе не Мишаня, это во-первых! — рявкнул вожатый. — А во-вторых, выговоры тебе объявляются за то, что не сумел догнать салажат и за то, что сам разгуливал вне лагеря в неположенное время.

— Кто сказал-то?!

— Да ты сам только что сказал, дубина стоеросовая!

Огурец покраснел как рак. За спиной его кто-то хихикнул.

— Они бить нас хотели! — пискнул Вовчик Толстый. — Сначала фофаны ставить, а потом душить.

— Ишь, как сурово! — Мишаня покачал головой, однако Артему показалось, что в голосе его слышится одобрение. — Ничего, мы людики интеллигентные, сейчас во всем разберемся.

Заложив мускулистые руки за спину, вожатый неспешным шагом прошелся по коридору.

— Значит, говоришь, гуляли вне лагеря? — снова поинтересовался он.

— Так точно! — откликнулся Огурец. — И не только они. Других Колян видел. Они в него камнями бросались, догнать пытались.

— Никто камнями не бросался! — буркнул Егор.

— Разговорчики в строю! — все той же ленивой походкой Мишаня вернулся обратно. — Интересная вырисовывается картинка: ты говоришь — бросались, эти утверждают, что нет…

— Да врут они!

— Ладно, пусть врут, — с непонятной интонацией протянул Мишаня. — Но твой-то Колян тоже сплоховал. От малышни, выходит, убегал?

— Так он хотел…

— Хотел — да вспотел! Значит, еще один выговор, — вожатый показал Огурцу палец.

— Коляну?

— Тебе, звеньевой, тебе. За то, что плохо воспитываешь своих шнурков. Сачки они у тебя. Припухли от спячки, ничего уже не могут. Ни бегать, ни драться.

— Так я это…

— Отставить! — Мишаня развернулся к Огурцу, свирепо изогнул брови. — Или есть возражения?

— Никак нет!

— А то смотри, мы людики интеллигентные, живо ума добавим. — Вожатый ухмыльнулся. — Ладно, звеньевой, ноги в руки — и бегом по койкам! Чтобы через три минуты все в казарме спали! Лично проследишь. Приду, проверю.

— А эти?

— Этими сам займусь, не беспокойся.

Мишаня отвернулся от звеньевого, и в этот короткий миг, оказавшись за спиной вожатого, Огурец свирепо погрозил Артему с Вовчиком кулаком. Стало ясно, что за свои три выговора он постарается расквитаться по полной программе.

По счастью, Мишаня особо не оригинальничал. То ли самоволка представлялась ему не столь уж серьезным проступком, то ли лень было выдумывать новые наказания. Как обычно всех мальчишек вывели в коридор и, выстроив шеренгой, заставили держать подушки на вытянутых руках. Изуверство заключалось в длительности процедуры. Минуту или две подобную гимнастику можно было еще терпеть, а дальше начиналась сущая пытка. Мишаня же будто ничего и не замечал. Сложив мускулистые руки за спину, он бродил вдоль строя ребятишек и скучным голосом читал лекцию:

— Короче, слушаем и не шебуршим… Хотите вы того или не хотите, но каждый из вас рано или поздно станет солдатом. А потому уже сейчас вы обязаны развивать силу, закаляться, укреплять воинский дух…

— А я вот хотел узнать…

— Отставить вопросы! — Мишаня лениво глянул на Димку. — Вижу, говорлив не по годам. Ответь лучше, почему вторую неделю в майке рваной ходишь?

— Это вас не касается.

— Что?! Что ты сказал? — Мишаня, выпучив глаза, шагнул вперед и навис над съежившимся Димкой. Казалось, еще секунда, и вожатый совершит что-нибудь страшное.

— Еще раз спрашиваю: почему майка порвана?! — прорычал Мишаня.

— Так это… Иголок нет, нитки кончились.

— Меня это не касается!

— Так я вам сразу и сказал…

Наверное, не меньше минуты Мишаня переваривал Димкину дерзость. Поджавшийся строй ожидал потока ругани, ударов — чего угодно. Мишаня запросто мог наградить пендалем или оплеухой, и жалуйся потом родителям, доказывай, что вожатые занимаются в лагере рукоприкладством. Однако ничего страшного не произошло. Физиономию Мишани перекривила усмешка, он снисходительно качнул головой.