Стиг Ларссон - Девушка, которая застряла в паутине

— И с тех пор он взламывает компьютеры и ворует для этой женщины и ее окружения.

— Приблизительно так. Богги стал новым человеком… или, пожалуй, не совсем — во многих отношениях он остался тем же вором и оборванцем. Но говорит, что не принимает никаких наркотиков и посвящает свободное время знакомству с новой техникой. Он очень многое находит в Даркнете и, по его словам, безумно богат.

— А эта женщина? О ней он ничего не сказал?

— Нет, тут он проявлял невероятную осторожность. Выражался так туманно и почтительно, что я на какое-то время засомневался, не является ли она плодом фантазии или галлюцинацией. Но все-таки, думаю, она существует. Когда Богги говорил о ней, я чувствовал в воздухе прямо физический страх. Он сказал, что скорее умрет, чем предаст ее, и показал мне русский православный крест, который она ему подарила. Знаешь, такой крест, у основания которого имеется перекладина, наложенная наискосок и поэтому указывающая и вверх, и вниз. Он рассказал, что перекладина намекает на Евангелие от Луки и двух разбойников, распятых вместе с Иисусом. Один разбойник верит в него — и попадет на небо. А второй насмехается над ним — и рухнет в ад.

— И если ты ее предашь, то тебя ждет именно это.

— Да, примерно так.

— Значит, она считала себя Иисусом?

— Крест в этой ситуации, пожалуй, не имел никакого отношения к христианству. Парень просто хотел донести до меня главную идею.

— Верность — или муки ада…

— Что-то в этом духе.

— И тем не менее, Арвид, ты сидишь тут и все мне выбалтываешь.

— У меня не было выбора.

— Надеюсь, тебе хорошо заплатили.

— Да, ну… прилично.

— И потом технологию Бальдера перепродали «Солифону» и «TrueGames».

— Да, но я не понимаю… как ни пытаюсь…

— Чего ты не понимаешь?

— Откуда ты могла узнать?

— Ты сглупил, Арвид, когда послал мейл Экервальду из «Солифона», помнишь?

— Но я ведь не написал ничего, указывавшего на то, что технологию продал я. Я очень тщательно подбирал формулировки.

— Того, что ты сказал, мне достаточно, — заявила Лисбет, вставая, и тут он весь поник.

— Послушай, а как же будет со мной? Ты не выдашь мое имя?

— Можешь надеяться, — ответила она и быстрым, целеустремленным шагом направилась в сторону площади Оденплан.

Когда они спускались по лестнице на Торсгатан, у Бублански зазвонил телефон. Это оказался профессор Чарльз Эдельман. Полицейский пытался связаться с ним, когда понял, что мальчик является савантом. По Интернету Бублански установил, что в Швеции существует два авторитета в этом вопросе, которых постоянно цитируют: профессор Лена Эк в Лундском университете и Чарльз Эдельман в Каролинском институте. Однако дозвониться ни до кого из них ему не удалось, поэтому он, бросив эту затею, отправился к Ханне Бальдер. Теперь Чарльз Эдельман ему перезвонил — и казался откровенно потрясенным. Он сказал, что находится в Будапеште, на конференции, посвященной повышенным возможностям памяти. Ученый только что прибыл и как раз увидел новость об убийстве по Си-эн-эн.

— Иначе я, конечно, сразу позвонил бы вам, — заявил он.

— Что вы хотите этим сказать?

— Франс Бальдер звонил мне вчера вечером.

Бублански вздрогнул, будучи запрограммированным на то, чтобы реагировать на все случайные связи.

— Зачем он звонил?

— Хотел поговорить о своем сыне и его таланте.

— Вы были знакомы?

— Отнюдь нет. Он позвонил, потому что беспокоился за мальчика, и меня это поразило.

— Почему?

— Потому что позвонил именно Франс Бальдер. Для нас, неврологов, он ведь своего рода понятие. Мы обычно говорим, что он, как и мы, хочет понять мозг. Разница заключается в том, что он хотел также создать новый мозг и заняться его улучшением.

— Я что-то об этом слышал…

— Но главное, мне известно, что он очень закрытый и трудный человек. Иногда шутили, что он сам немного напоминает машину: воплощенная логика. Однако со мной он был невероятно эмоционален, и, честно говоря, меня это просто потрясло. Как будто… не знаю, как если бы вы, например, услышали плач самого крутого полицейского. И я, помню, подумал, что наверняка произошло что-то еще, помимо того, о чем мы говорили.

— Звучит, как точное наблюдение… Он понял, что ему грозит серьезная опасность, — сказал Бублански.

— Правда, у него имелись причины для волнения. Его сын явно превосходно рисует, что действительно необычно для такого возраста, даже для савантов, особенно в комбинации с математическим талантом.