Стиг Ларссон - Девушка, которая застряла в паутине

Тем не менее спасения уже не было. Через четыре-пять ходов его победят, поэтому Арвид не видел иного выхода, как уронить указательным пальцем своего короля и пробормотать слова поздравления. И хотя ему хотелось пуститься в отговорки, что-то подсказывало ему, что это только усугубит ситуацию. Тут он почувствовал, что нынешнее поражение не было следствием каких-то злосчастных обстоятельств, и, сам того не желая, снова испугался. Кто она, черт возьми, такая?

Вранге осторожно посмотрел ей в глаза. Теперь телка уже больше не выглядела мрачной, слегка неуверенной и невзрачной. Сейчас она казалась ему леденяще холодной — словно хищник, рассматривающий свою добычу, и его пронзило острое неприятное чувство, будто поражение на доске являлось лишь прелюдией к чему-то гораздо худшему. Арвид бросил взгляд на дверь.

— Ты никуда не пойдешь, — сказала она.

— Кто ты такая? — спросил он.

— Так, ничего особенного.

— Значит, мы уже встречались?

— Не напрямую.

— Но почти или?

— Мы встречались в твоих кошмарах, Арвид.

— Ты шутишь?

— Не особенно.

— Тогда что ты имеешь в виду?

— А как ты думаешь?

— Откуда мне знать?

Вранге не мог понять, почему ему так страшно.

— Сегодня ночью убили Франса Бальдера, — монотонно продолжала телка.

— Да… ну… я об этом читал. — Он едва выговаривал слова.

— Ужасно, правда?

— Действительно.

— Особенно для тебя, не так ли?

— Почему это должно быть особенно ужасно для меня?

— Потому что ты его предал, Арвид. Ты коснулся его поцелуем Иуды.

Арвид остолбенел.

— Ерунда, — выдавил он.

— Отнюдь. Я хакнула твой компьютер, взломала твой шифр и увидела это очень отчетливо. И знаешь что? — не унималась она.

Ему стало трудно дышать.

— Я уверена, что, проснувшись сегодня утром, ты задумался, не ты ли виноват в его смерти. Я могу тебе подсказать. Это твоя вина. Не будь ты таким алчным, озлобленным и ничтожным и не продай его технологию «Солифону», Франс Бальдер был бы жив. И должна предупредить тебя, Арвид, что это приводит меня в ярость. Я причиню тебе колоссальный вред. Для начала подвергну тебя такому же обращению, какое доводится испытывать женщинам, которых ты находишь в Сети…

— Ты что, совсем чокнутая?

— Вероятно, да, немного, — ответила девица. — Лишена сострадания. Чрезмерно жестокая. Что-то в этом роде.

Она схватила его за руку с силой, напугавшей его до безумия.

— Так что, честно говоря, Арвид, твои дела плохи. А знаешь, чем я сейчас занимаюсь? Знаешь, почему я кажусь рассеянной? — продолжала она.

— Нет.

— Сижу и пытаюсь придумать, что с тобою сделать. Я думаю о чисто библейском страдании. Поэтому я немного рассеянна.

— Чего ты хочешь?

— Хочу отомстить, разве тебе еще не ясно?

— Ты несешь чепуху.

— Вовсе нет, и полагаю, ты это тоже знаешь. Но вообще-то, имеется выход.

— Что я должен сделать?

Вранге не понимал, почему так сказал. «Что я должен сделать?» Это прозвучало почти как согласие, капитуляция, и он обдумывал, не взять ли ему свои слова обратно и надавить на нее, чтобы посмотреть, есть ли у нее вообще какие-нибудь доказательства, или же она просто блефует. Но он не смог — и лишь потом понял, что не только из-за брошенных ею угроз или даже жуткой силы ее рук.

Дело было в шахматной партии и жертве ферзя. Арвид пребывал от этого в шоке, и что-то в подсознании говорило ему, что девушка, играющая таким образом, должна иметь и доказательства в отношении всех его тайн.

— Что я должен сделать? — повторил он.

— Ты сейчас выйдешь со мной отсюда, а потом все расскажешь, Арвид. Ты расскажешь, при каких именно обстоятельствах продал Франса Бальдера.

— Это чудо, — произнес Ян Бублански, стоя на кухне дома у Ханны Бальдер и рассматривая помятый рисунок, который вытащил из мусора Микаэль Блумквист.

— Не заходись так, а то лопнешь, — сказала стоявшая с ним рядом Соня Мудиг, и была, разумеется, права.

Ведь это все-таки не многим более, чем несколько шахматных клеток на листе бумаги, и в точности, как отметил по телефону Микаэль, в работе присутствовало нечто удивительно математическое, будто мальчика больше интересовали геометрия клеток и удвоения в зеркалах, чем грозная тень над ними. Тем не менее Бублански продолжал переживать. Ему раз за разом говорили о том, насколько слабоумен Август Бальдер и как мало он сможет им помочь. А мальчик создал рисунок, дававший Бублански больше надежд, чем что-либо другое в данном расследовании, и это захватило его и укрепило в старом представлении, что нельзя никого недооценивать или зацикливаться на предвзятых суждениях.