Тед Белл - Живая мишень

— Беру управление на себя, — сказал он Эмброузу, держа руку на штурвале, а левую ногу на педали руля с его стороны. Самолет ответил на полный разворот левого руля и вращение замедлилось, но у них уже не оставалось времени, и Алекс не видел в окно ничего, кроме воды.

— О боже, нам крышка, — сказал Конгрив, закрывая глаза.

— Нет… еще не крышка.

Играя педалями руля, как пианист управляется с регистрами, Хок остановил вращение, выровнял крылья и, черт возьми, у него еще было в запасе добрых пятьсот футов воздушного пространства, до того как они шлепнутся в воду на скорости сто узлов в час и разорвутся на мелкие кусочки.

— О-оп! — услышал Конгрив, уже приготовившись к неминуемой гибели.

Хок отпустил штурвал одним плавным движением. Нос поднялся, понтоны заскользили по верхушкам волн залива Нантукет, и Киттихок еще раз взмыл в небо.

— Можешь открыть глаза, констебль, — сказал Алекс Хок, с улыбкой глядя на полумертвого друга. — Похоже, мы снова ускользнули от смерти.

Рим

Франческа, стоящая в тусклом розоватом свете крошечной уборной, оперлась на мойку из нержавеющей стали и наклонилась к зеркалу, рассматривая пунцовый блеск, который только что нанесла на губы. Послышался слабый металлический лязг, она ощутила легкое покачивание, когда поезд пошел по дуге. Экспресс Париж — Симплон теперь катил через Швейцарию, высоко в Альпах, и красивый мужчина ждал ее в залитом лунным светом купе за дверью.

Она подняла тонкие бледные руки и пробежала пальцами по густым светлым волосам, вдыхая аромат «Шанель 19», исходящий от ее вздымающейся груди. Черный пеньюар «Галлиано» назойливо прилипал к телу. Она улыбнулась себе и зажмурила на мгновение глаза, опустив длинные ресницы и приоткрыв губы. Она представила себе, как будет играть очередную сцену.

— Милый? — сказала она мягко, остановившись в дверном проеме так, чтобы он видел ее тело, освещенное сзади бледным розовым светом.

— Иди сюда, — сказал он хриплым шепотом, едва слышимым в металлическом скрипе колес по рельсам.

Маленькое, облицованное деревянными панелями купе спального вагона было освещено только светом ночника над дверью. Ник Хичкок, ее американский возлюбленный, лежал на животе, уперев подбородок в ладони, и пристально смотрел в окно на залитый лунным светом пейзаж пролетающих мимо заснеженных горных вершин. Он перекатился на спину и уставился на красивую женскую фигуру, стоящую в дверном проеме.

— Ты тосковал без меня, Никки?

Она провела ладонями по бедрам, разглаживая складки черного шелка.

— О господи, — прошептал он. Даже шорох шелковой ткани на ее теле сводил его с ума.

— Почему ты в пижаме, Никки? — спросила Франческа.

— Я замерз.

— Но ведь здесь так тепло.

— Сейчас будет тепло, — сказал Ник, отдергивая покрывало и предлагая ей прилечь рядом.

Женщина мягко прошла по покрытому коврами полу, сделав три или четыре маленьких шага, присела на край постели и погладила его по щеке. В синевато-фиолетовом свете маленький полумесяц шрама на его скуле казался люминесцентным.

— Очень много шрамов для доктора, милый. Это твои пациенты режут тебя, да?

Он улыбнулся и погладил ладонью туго обхваченную шелком грудь женщины.

— Я не врач, любимая, — сказал Ник. — Я физик. Доктор физических наук.

— Но ведь ты еще и шпион, правда?

— Мы оба шпионы. Только мы не можем определить пока, кто за кем шпионит. Именно поэтому наш медовый месяц будет так интересен.

— Никки, милый, эта поездка — не медовый месяц. Ми аморе, мы ведь не супруги.

— Сначала у нас будет медовый месяц. Так намного интереснее.

Франческа засмеялась, наклоняясь, чтобы поцеловать его в губы, и ее тяжелые груди мягко коснулись его груди. Это был короткий и страстный поцелуй, но когда она почувствовала его язык, то неожиданно снова села и направила пристальный взгляд в окно.

— Ты никогда не женишься на такой, как я. Но это неважно. Я люблю тебя, так или иначе. И я люблю этот старый поезд. Пусть он не идет на восток, пусть это не экспресс, не имеет значения. Тем не менее его называют Восточным экспрессом.

— Давным-давно он ходил в Белград и Стамбул. Это был самый быстрый способ добраться туда из Парижа.

— Ты знаешь все, мой дорогой доктор, — произнесла она, склонившись, чтобы поцеловать его снова. — Когда-нибудь, мой доктор-сердцеед, когда мы станем старыми и наша любовь исчезнет без следа, ты расскажешь мне тайны Вселенной?