Тед Белл - Живая мишень

— У тебя. Твой винный погреб получше моего. Давай немного разгрузим твои запасы.

Дверной звонок прозвенел полчаса спустя и застал Хока с бутылкой «Лафита» 53-го года в руках. Старая пословица: «Жизнь слишком коротка, чтобы пить дешевое вино», никогда не казалась более подходящей к случаю, чем теперь. Еще в детстве поняв, что любой человек каждую секунду своей жизни ходит на волосок от смерти, Хок воспринял кровопролитие на ступенях часовни Святого Иоанна как самое яркое подтверждение несостоятельности любых мер безопасности.

Алекс отворил массивную дверь.

Глаза Конч блестели, она обвила его шею руками; затем нежно опустила правую руку на плечо. Они стояли в дверном проеме, словно чего-то ожидая.

Наконец Алекс освободился из ее объятий и, посмотрев ей в лицо, сказал:

— Может, пропустим вино и перейдем сразу к текиле? — Он попытался улыбнуться, и у него почти получилось.

— Я делаю ужасную «Маргариту», дружище.

— Самую худшую «Маргариту» в Ки-Уэсте и Ки-Ларго.

Они встретились в тех местах. Алекс хотел научиться ловить большеглазую сельдь, а Конч, кубинка, выросшая на Флоридских островах, была признанным мастером в этом деле. Тем летом она только что окончила Гарвард, получив диплом политолога. У нее был целый год, чтобы решить, что делать со своим будущим, а тем временем она довольно неплохо зарабатывала на жизнь в качестве инструктора по рыбной ловле в «Чика Лодж» на Исламораде. Бар «Чика» с отличным видом на океан был излюбленным местом отдыха местных капитанов и рыбаков, и там Конч однажды встретила высокого англичанина с вьющимися темными волосами. В отличие от большинства туристов, одетых в затейливо раскрашенные тропические рыбацкие рубашки, Алекс Хок носил простую льняную рубашку цвета морской волны с закатанными до локтей рукавами.

— Бармен сказал мне, что вы идете в Ки-Уэст ужинать сегодня вечером, — сказала ему в первый день их встречи смуглая красавица. Она носила шорты цвета хаки и хлопковую рубашку, которая с трудом скрывала ее пышные формы.

— Вообще-то так и есть, — ответил Хок с улыбкой, уже пойманный на крючок, но пока что не затянутый на борт.

— Плохая мысль, — сказала она, тряхнув головой.

— Действительно? И почему же?

— Там уровень преступности резко вырос, — резюмировала она. — Начальник полиции — мой хороший приятель. Только между нами, он сказал, что количество шлепков по заднице утроилось там за последние шесть месяцев. — Хок, который имел некоторое представление о сексуальной демографии Ки-Уэста, засмеялся.

В течение часа у Конч появился новый ученик по ловле рыбы. Двенадцать часов спустя они уже рыбачили вовсю, солнце сияло, пиво было холодное, и у них нашлось о чем поговорить. Алекс оказался способным учеником, хотя ему не хватало усидчивости, чтобы ловить коварную сельдь. Зато он с большим воодушевлением ловил акул на легкие снасти, борясь с ними и пытаясь втащить в лодку.

— Это гораздо спортивнее, правда ведь? — говорил он ей с ребяческой усмешкой, держа в руках удилище, согнутое почти пополам большой акулой.

Воспоминания о неделе «будвайзера» и самых красивых закатов, которые Хок когда-либо видел, потом постоянно притягивали их друг к другу. Они были любовниками, друзьями, затем снова любовниками и снова друзьями. Но в конце концов маховик остановился на друзьях, и с тех пор они ими и оставались.

— Ну пошли, — сказала Конч, втаскивая Хока на кухню. Она заметила вилку в полупустой тарелке макаронов с сыром. — Что, твой личный персонал сегодня гуляет? Куда ты подевал старину Пелхэма?

— Старый добрый Пелхэм сейчас наверху, спит. Боюсь, он не совсем в порядке. Я принес ему немного томатного супа с хлебом, но он отказался от еды.

— Должна заметить, я с трудом представляю себе, как ты несешь кому-то поднос.

— Действительно? Почему?

— Ну, не знаю. Это выглядит как-то по-женски. Где лаймы? Только не говори, что у тебя нет ни одного лайма.

— В том большом холодильнике. Пойду принесу текилу из бара. Вернусь через секунду.

Конч, отворив дверцу из нержавеющей стали, заглянула в холодильник.

Боже. Она была рада, что твердость губ Алекса была все еще прежней; и пронзительные голубые глаза над выступающими скулами были все так же дороги ей. Но они стали какими-то пустыми. Заполненными болью, но в то же время ужасно пустыми. Она видела в них страдание, но все, что она могла сделать, так это лишь глупо улыбаться, держать свои чувства при себе и молчать. Ей хотелось подбежать к нему, обнять, сказать ему, что все будет в порядке, и как она все еще любит его, и как тяжко ей видеть его мучения.