Максим Шаттам - Хищники

Ты должна бороться!

Она шла по направлению к медсанчасти.

Если не можешь удержаться, постарайся, по крайней мере, чтобы тебя никто не видел. И не оставляй никаких следов. Никаких. Как следует выбери жертву, одинокую, легкую добычу.

Среди черных облаков появилась луна.

А ведь ты, Рисби, не знаешь, какая она, ее обратная сторона, не так ли?

Энн знала, она знала, что скрывается за видимым глазу. Потому что с самого раннего детства она была зачарована обратной стороной всего сущего. Она погружалась в самые бездны, исследовала самые темные души, начиная с собственной. Самой ужасной из всех. И она занялась собой.

У входа в этот огромный дикий лес, представляющий начальную ступень эволюции, находится детство человека. И Энн его хорошо изучила, она всегда ощущала себя в стороне от остального человечества. Как убийца, которого преследовал Фревен.

И теперь из самых глубин ее памяти всплыл тихий, неуверенный и дрожащий голосок:

«Нет ничего неизменного. По крайней мере, человек сам себе хозяин».

Но он звучал как далекое эхо, исчезая во мгле ночи.

Его преследовали слова лейтенанта Фревена:

«…этот ребенок сам сделал так, что его не принимали другие, сделал своим поведением, своими желаниями и своей реакцией. Он уже был испорчен жизнью. Вся мерзость мира, так или иначе, уже испортила его больше, чем других, и теперь слишком поздно».

Кевину Маттерсу никак не удавалось разобраться в этих мыслях. «Слишком поздно». Что он этим хотел сказать?

Ты прекрасно знаешь это, ты очень хорошо это знаешь!

Он лежал на походной койке в своей палатке, сцепив пальцы рук на затылке; выпрямив руки, Маттерс потянулся всем телом. В конце концов, что он об этом знает? Это что-то типа предопределенного анализа, которому учит психология? В последнее слово он вложил особое презрение. Что они будут делать в том или ином случае? Каждый человек — особенный, разве нет? И нельзя обобщать… Однако в глубине души Маттерс знал, что вполне возможно существование определенных поведенческих схем. А психология вовсе не ненадежная «паранаука».

Но ведь у всех есть свои тайны! У всех! Даже у лейтенанта! Взять хотя бы все эти письма, которые я нашел в его чемодане, а? Это что, не его тайна?

Но очень скоро Маттерс вернулся к реальности. Если у каждого человека есть свои тайны, то большинству людей ни стыдиться их незачем, ни считать слишком серьезными. Они никому не наносят вреда, не так, как в его случае…

Я никому не делаю зла!

Он закрыл глаза и, желая успокоиться, стал размеренно вдыхать носом, а выдыхать ртом. Чтобы создать пустоту внутри себя. Если так пойдет и дальше, это вызовет подозрения. На него начнут смотреть с недоверием, а потом станут рыться в его палатке, да и в его жизни. И могут докопаться.

Его сердце стало биться сильней. Дышать, я должен сосредоточиться на дыхании и больше не думать обо всем этом.

Он стал думать о ране на плече. Когда они бежали по лесу, рана открылась, и ему пришлось сменить повязку в медпункте, куда он сопроводил умирающего. Клиффорд Харрис умер почти у него на глазах. В то время, пока Энн Доусон меняла бинты и мучила его вопросами о том, что же они обнаружили. Она ему не нравилась. В ней было что-то вызывающее. Маттерс безуспешно попытался определить то, что ему в ней претило. Маттерс на мгновение сдержал раздражение.

И тем не менее оно постоянно рыскало где-то рядом с его спокойствием, как акула в ожидании своей жертвы.

Он встал и склонился над своим личным ящиком, запертым на замок. Ему не хотелось погружаться в свои влечения, он должен был действовать сейчас, пока еще был на это способен. В противном случае он вышел бы сегодня ночью из своей палатки, еще раз наплевав на все запреты. Он еще раз унизил бы себя ради нескольких минут удовольствия. И его схватили бы, если бы он не удвоил меры предосторожности. Он должен был держать себя в руках. Скоро все изменится к лучшему.

«Он уже был испорчен жизнью. Вся мерзость мира, так или иначе, уже испортила его больше, чем других, и теперь слишком поздно».

Нет, еще не поздно!

Почему эти слова лейтенанта соответствовали ему с той же точностью, что и убийце?

Его глаза наполнились влагой.

Нет, никого нельзя считать неисправимым! Это фашистский лозунг! Даже самый мерзкий из преступников может выпутаться, — повторял молодой сержант. — Все могут выбраться из своей ситуации. И здесь нет никакой фатальности! Даже я…