Юрий Черняков - Чудо в перьях

— Был, — неохотно ответил он. — Магомет пришел к горе. Вел он себя отвратительно и вызывающе! Грозил, шантажировал… Кто-то передает ему информацию об этих чертовых испытаниях, которые я все хочу запретить, но мои генералы стоят стеной!

— А на самом деле? — спросил я. — В чем причина? Ведь я о них ничегошеньки не знал! Почему мэрия развалилась, а потом восстановилась? Вы знаете?

— Я тебя понимаю… — кивнул он. — Но кому-то надо было, дискредитируя тебя, опорочить меня. Вот и выясни у него! Но я-то причину знаю. Сказал бы, но, боюсь, не поверишь. Хотя кое о чем ты сам догадался, иначе не провел бы этот эксперимент с восстановлением. Но я тебя не держу! Не опоздай на концерт. Я пригласил на него одного вице-президента и двух министров иностранных дел. Так что не подведи меня! Ступай. До станции тебя довезут, я распорядился. А там — действуй по обстановке. Ты понял?

Я поднялся. Он тоже встал, подошел к камину, выставил руки к огню.

— И запомни! — добавил он, когда я уже был в дверях. — Я обратился именно к тебе, потому что существует нечто нас троих объединяющее. Мы — перевоплощенные. И знаем это. Для нас жизнь и смерть не то же самое, что для других. Люди не могут понять мотивацию наших поступков. И потому им не обязательно о них знать.

Я вышел из его особняка, как прежде выходил из его кабинета — будто меня подтолкнули в спину. За оградой меня ждала большая черная машина. Дверца открылась, как только я приблизился.

— Мне до станции, — сказал я.

Водитель не ответил, рванул с места. Когда нас останавливали, он что-то показывал, вполголоса объяснял. Я присматривался к его лицу в зеркальце заднего обзора. Моя персона его ничуть не интересовала.

Он только смотрел на дорогу, чуть морщась от света встречных фар. Уже темнело, и до начала моего концерта оставалось не более трех часов… «Зачем, для чего, кому это все надо?» — спрашивал я себя, но уже понимал, что не спрошу никого больше. Раньше надо было. Меня немного лихорадило.

Но в остальном было спокойное, безразличное состояние. Как если бы меня переключили на неизвестный прежде режим поведения.

К станции мы подъехали, когда туда подкатывала электричка. Платформа была совершенно пуста.

— Бывай! — сказал я, выскакивая.

— Будь здоров, браток, — равнодушно ответил он, оглядываясь — опять же не на меня, а как бы развернуться.

Вагон был пустой, залитый сильным мягким светом. Мягкие новые диваны, везде пластик и искусственная кожа. Двери зашипели и сомкнулись.

— «Следующая остановка — Селятино!» — громко, так что я вздрогнул, донесся голос из невидимых динамиков.

Я прошел в следующий вагон, надеясь увидеть хотя бы одну живую душу. Там также было пусто. Поезд покачивался, скользил в сгущающейся ноябрьской тьме, рассекая ее огнями прожекторов. Я прошел в следующий вагон. То же самое. Как и во всех других. Мы пролетали станции, платформы, переезды, и каждый раз механический голос сообщал, что следующая остановка — Селятино. Та самая, что записал хозяин.

В Селятино на платформе стояли люди, но они не шелохнулись, когда разошлись двери, ибо здесь тот же голос с теми же модуляциями повторял раз за разом: «На поезд посадки нет. Поезд идет в депо».

Они с изумлением смотрели на меня, единственного пассажира этого странного поезда, идущего вне расписания.

Я бы не удивился, если бы меня там ждал автобус, тоже новенький, с иголочки, ждущий меня одного. Но ждало такси. Водитель равнодушно не отвечал на просьбы каких-то местных вахлаков их подбросить.

Они совали деньги, но как-то неуверенно, не надеясь, их останавливала абсолютная индифферентность «командира», для которого их просто не существовало в природе. На меня он тоже не взглянул. Просто открыл дверь рядом с собой. И так же, не глядя, закрыл. Вахлаки едва успели отскочить, когда машина рванулась прямо на них.

Я искоса посмотрел на водителя, второго за этот вечер. Он был чем-то похож на первого, выражением механического безразличия, и точно так же не поворачивался язык о чем-то спросить.

Он остановился возле какого-то забора, за которым смутно угадывался бульдозер, а рядом самосвал. Я вылез, протянул деньги.

— Будь здоров, браток! — сказал он, оглянувшись, чтобы развернуться. Денег не взял. Заплатят в другом ведомстве и по другой ведомости.

Дачу Романа Романовича я увидел сразу. Она ничем не выделялась из окружающих домиков, разве что большей захламленностью, не говоря уже о запущенности.