Владимир Гурвич - Деньги дороже крови

— За что пьем? — спросил я.

Перминов попытался сосредоточиться.

— За этот прекрасный город и за эту прекрасную страну, будь они трижды прокляты.

— За что вы их так, по-моему, страна и город действительно замечательные.

— Вы полагаете? Что же вы тут замечательного обнаружили?

— Да все. Хороший отель, отличный обслуживающий персонал, вкусная еда, чего еще надо, чтобы полюбить страну, — засмеялся я.

— Вы не знаете, что это за страна, вы ничего о ней не знаете, — пробормотал Перминов.

— Расскажите.

— Рассказать? — Он удивленно уставился на меня, словно я сморозил какую-то невероятную глупость. — Да здесь такое, такое творится. — Но вместо того, чтобы рассказать, что тут творится, он присосался к стакану.

— Из вашего рассказа я понял лишь то, что ничего не понял.

— А зачем вам что-то понимать. Вам платят деньги и разве этого не достаточно. Кто мало знает, тот много живет. Вам что неизвестен этот принцип?

— Известен, но иногда любопытство сильно мучает. Тем более мною всегда владела страсть к познанию.

— Все это глупости. Мой вам совет: живете спокойно и ни о чем не думайте. Запомните: никогда ни о чем не думайте. — Он слил в стакан остатки виски и мгновенно все высосал. — Я хочу спать, потушите свет, — тоном приказа произнес он.

Я решил, что самое благоразумное — не спорить с пьяным человеком и погасил свет. Перминов, все так же, не раздеваясь, лег животом на одеяло и вдавил лицо в подушку. Не прошло и минуты, как я услышал его негромкий и такой равномерный храп, что по нему вполне можно было проверять пульс. Мне ничего не оставалось делать, как последовать его примеру.

Такой тяжелой пресс-конференции у меня еще не было. Собравшиеся чуть ли не со всего света журналисты атаковали нас по всем правилам военного искусства. Едва ли не все вопросы так или иначе касались русской мафии, представителями которых нас тут воспринимали. Мы отбивались, как могли. Даже всегда превосходно владеющий собой Кириков иногда терял самообладание и говорил излишне запальчиво или резко. Что касается Фрадкова, тот просто ушел в глухую оборону и отвечал пустыми, ничего не значащими фразами, что еще больше распаляло этих настырных ребят.

Почему-то у меня эта накаленная обстановка, наоборот, вызывала прилив веселой энергии, и я старался отвечать шутками, остроумно парировать наиболее резкие выпады. В конце концов, мои реплики не только частично разрядили напряженно-враждебную атмосферу в зале, но даже сместили симпатии, по крайней мере, части аудитории, в нашу сторону. Потом, анализируя ситуация, я пришел к выводу, что мне помогло то, что я до конца не идентифицировал себя с концернам, а потому нападки и обвинения в его адрес не вызывали у меня замешательство или гнев. Это-то и позволило не только сохранить присутствие духа, но и настроить себя на ироничный лад.

После пресс-конференции Кириков едва ли не стал обнимать меня, благодаря за хорошее ее проведение. Даже Фрадков удостоил рукопожатия, хотя не счел нужным произнести ни слова похвалы.

— Все, переезжаем утром к океану, — сказал Кириков, вытирая платком лоб. — Отдохнем, искупаемся, пусть проваливается к черту вся эта мразь. — Имел ли он присутствующих на пресс-конференции журналистов или кого-то еще, Кириков не уточнил. — Вечером мы с вами ко о чем поговорим, — пообещал он мне.

Дел больше пока у меня не было, и я решил, что вполне заслужил небольшой отдых. Хотя бы в баре, куда я и направился. Внезапно меня догнала Царегородцева.

— Поздравляю с блестяще проведенной пресс-конференцией, — сказала она.

Я посмотрел на нее, пытаясь понять, насколько она искренна, но по ее лицу было трудно что-либо определить.

— Спасибо, — поблагодарил я.

— Леонид Валерьевич, я хочу вам сказать, что вчера я, кажется, наговорила что-то лишнего. Забудьте, когда я даже немного выпью, то сама не понимаю, что несу. Все, что я тогда говорила, не имеет никакого смысла.

— А мне, наоборот, показалось, что в ваших словах чрезвычайно много смысла.

Она даже остановилась.

— Не ищите его там, где его нет, — почти не скрывая раздражения проговорила она. — Ни к чему хорошему это не приводит.

— Жаль, — произнес я.

— Чего вам жаль можно узнать?

— То, что вы идите на попятную. Вы мне совсем не доверяете.

На прекрасное лицо Царегородцевой набежала густая тень.

— У вас чересчур бурное воображение, не надо ничего придумывать. Все предельно банально. Баба напилась, потеряла контроль и стала нести невесть что. Вот и вся история. Банальная, как простуда.