Владимир Гурвич - Деньги дороже крови

Я представил себе разъяренного бородатого шейха и тоже издал смешок.

Фрадков стал рассказывать мне о каждой картине, причем, говорил с большим знанием дела. Я, вспоминая прочитанные совсем недавно страницы монографии о художнике, вставлял, как мне казалось, вполне дельные замечания. И по реакции Фрадкова видел, что он доволен моей компетентностью. Ему явно нравилось, что он имеет показывать свои сокровища не дилетанту, а знатоку вопроса.

Экскурсия завершилась, Фрадков выключил свет, затем запер свою домашнюю галерею.

— Вы хотите кофе или чаю? — вдруг спросил он.

Я хотел спать, шел уже второй час ночи, но я мог сделать выбор только из двух напитков. Я остановился на чае.

— Пойдемте, — сказал Фрадков.

Мы спустились по лестнице, прошли каким-то длинным коридором и оказались в просторном помещении, судя по всему кухне. От всех других кухней, в том числе моей, она отличалась лишь размерами, которые были сопоставимы со всей квартирой, в которой я живу.

— Садитесь, я приготовлю чай.

Я сидел на стуле и не мог поверить своим глазам: председатель правления крупного концерна, руководитель одного из самых больших отечественных банков, один из самых богатых людей страны готовит мне чай.

Было от чего прийти в ажиотаж. Даже расхотелось спать.

Фрадков разлил чай по чашкам, достал печенье, конфеты, расставил все это на столе и сел напротив меня. Я все еще никак не мог прийти себя от изумления, во всей этой сцене заключалось что-то сюрреалистическое. Продолжая художественную темы можно было бы сказать, что эта сцена вполне достойна кисти Сальватора Дали.

Мы пили и молчали. Причем, с каждой минутой молчание давило все сильней. По крайней мере на меня, не знаю уж как на Фрадкова. Я решил спросить первое, что пришло в голову.

— Вы один живете в этом доме?

Фрадков посмотрел на меня своим непроницаемым взглядом и внезапно засопел.

— Один.

— А ваша семья живет в другом месте?

Фрадков засопел еще громче, я же почувствовал тревогу. Не ломлюсь ли я в запретную для расспросов зону?

— Моя семья живет в другом месте. В Париже. Так нам удобней, — пояснил он после небольшой паузы.

— Наверное, жить одному в таком большом доме одиноко?

И снова я услышал ответ только после паузы.

— Он не такой уж и большой. Всего триста пятьдесят квадратных метров.

— Мне всегда хотелось иметь свой дом, но все как-то не получалось, — заметил я.

И снова последовала очередная пауза, прежде чем я дождался очередного ответа.

— На самом деле все это получить не так уж и сложно. Я даже не думал, что это на самом деле так легко.

— Честно говоря, я даже не знаю, с чего начать.

Хозяин особняка помешал ложечкой в чае.

— Не важно, с чего начать, можно начинать с любого дела. Гораздо важней, чем все это закончится.

Я сделал последний глоток из кружки и снова почувствовал растерянность. Когда я пил чай, то был, по крайней мере, при деле. Теперь же я не представлял, каким должен быть мой следующий шаг.

Мои сомнения развеял Фрадков. Он посмотрел в мою опустевшую чашку.

— Вы можете ехать домой. Ваша машина находится тут, рядом. Он встал и направился к выходу из кухни. Мы дошли до того места, где начиналась лестница, и остановились. Я гадал, подаст ли он мне руку на прощанье. Но он лишь кивнул головой.

— Вас проводят.

В это же самое мгновение, как из-под земли, возник телохранитель.

— Пройдемте, за мной, — сказал он мне.

Я было двинулся к выходу, как был остановлен голосом Фрадкова.

— Сегодня вы можете прийти на работу на два часа позже.

Я вышел из дома. В нескольких метрах от него стояла моя машина. Я попросил телохранителя пояснить мне, как выбраться из этих мест. Из его рассказа я понял, что нахожусь совсем недалеко от кольцевой. Ну а дальше добраться до моего скромного жилища не представляло большого труда.

Я ехал по ночной дороге и гадал, что же означает это позднее чаепитие у Фрадкова? Может быть, он просто очень одинок, несмотря на все свои миллионы и ему захотелось с кем-то поговорить? Правда можно ли считать состоявшийся у нас разговор разговором — это еще вопрос? Но не исключено, что по другому он не умеет общаться? Или он хотел по лучше приглядеться ко мне?

Эти и другие вопросы я задавал до того момента, пока не затормозил возле своего дома. Я поднялся к себе и сразу же лег. И последняя моя мысль была благодарность к Фрадкову за щедрый дар в виде двух часов, которые я могу присовокупить ко сну.