Владимир Гурвич - Деньги дороже крови

Впрочем, сейчас мне следовало думать не о своих обидах, а о том, как вызволить Царегородцева, если она еще жива.

— Как же туда попасть?

Андрей покачал головой.

— Это очень трудно. Дом тщательно охраняется. Все охранники очень преданы Фрадкову, он лично отбирал каждого. И, насколько я знаю, платит им из своих средств очень много. У нас считается огромным везением попасть в их число, за год можно заработать на всю жизнь.

— Но разве охрана Фрадкова не подчиняется Костомарову? — удивился я.

— Формально — да. Но реально они выполняют приказы только Фрадкова.

Я задумался на несколько секунд.

— Вы же бывали в этой тюрьме, Андрей. Должен же быть способ туда проникнуть.

— Я такой не знаю. Вход в нее находится на первом этаже. Но точно где не знаю, нам завязывали глаза, когда туда водили. Думаю, что больше я ни чем не могу быть вам полезен, я и так сказал много лишнего. — Он так выразительно посмотрел на молодую женщину, что будь я на ее месте, мое сердце бы забилось с бешеной скоростью.

— Хорошо, спасибо на этом.

Охранник быстро вышел из машины и, озираясь по сторонам, заспешил в сторону здания концерна.

— Ну что? — поинтересовалась Ольга.

— Ваш Андрей, в самом деле, сообщил крайне ценную информацию, вот только одна беда: не представляю, как ею воспользоваться. Не могу же я один штурмовать замок Фрадкова, меня просто пристрелят.

— Вы не один. Я с вами.

Я не знал, то ли восторгаться мужеством Ольги, то ли смеяться над ее наивностью. Но сейчас мне не хотелось делать ни того, ни другого, я представлял Марину, сидящую в темной камере на холодном полу — и мне становилось не по себе.

Внезапно я вдруг принял решение. И будь, что будет. Бездействие еще мучительней, чем возможная гибель. Иногда приходится выбирать между двумя пропастями, в какую из них упасть.

— Ольга! Я прошу вас, покиньте машину и идите на работу. А еще лучше поезжайте домой. Предстоит крайне рискованная операция, шансов остаться в живых — минимальные. Не надо подвергать себя такому риску.

— Я не уйду, я буду с вами, — твердо произнесла Ольга. — А смерти я не боюсь, я уже умерла, когда убили Женю.

— Не бывает смерти до смерти, — возразил я. — Не стоит ничего нагнетать.

— Если бы вы пережили то, что пережила я, вы бы меня поняли, — негромко и, как мне показалось, с упреком проговорил она. — Я вас не покину. А если что-то такое произойдет, прошу вас не надо меня спасать. Выполняйте свою задачу, она гораздо важней моей жизни. — Ольга вдруг как-то странно посмотрела на меня. — Вы же любите Марину?

— Люблю. — У меня вдруг почему-то охрип голос.

— Она замечательная. Женя ей всегда симпатизировал. А он в людях не ошибался. Я даже слегка ревновала его к ней.

— И все же я вас прошу.

— Нет!

Она произнесло это короткое слово с такой твердостью, что больше я решил не спорить. Иногда если человек желает умереть, не надо ему мешать. В конце концов еще никто так и не выяснил, какое из двух состояний лучше? Жизнь бывает подчас такой ужасной, что смерть воспринимается как долгожданное избавление.

Мы ехали по городу, то и дело застревая в пробках. И это тогда, когда каждая секунда промедления может стоить человеку жизни.

— Судя по всему, наша работа в концерне подходит к концу. Что вы будете делать дальше?

— Уйду в монастырь, — как о давно решенном, проговорила Ольга.

От неожиданности я едва не проехал на красный цвет.

— Но почему? Я понимаю, что смерть вашего жениха стало для вас огромным ударом. Но жизнь никогда не кончается, мало ли еще кого вы встретите. И будете счастливы.

— Дело даже не в смерти Жени, просто я поняла, что этот мир не для меня. Он чересчур жестокий и беспощадный. Я не готова к принять его в нынешнем виде. Даже если бы мы с ним поженились, мне кажется, что рано или поздно, но я все равно бы пришла к такому решению. Я долго думала, пока не осознала, что это залегает во мне очень глубоко. Обычное земное счастье — это не то, чего я по-настоящему хочу. Его гибель помогла мне это понять.

— Чего же вы хотите по-настоящему?

— Не знаю, это трудно выразить словами. Во мне все это проявляется очень смутно. Но сейчас я желаю одного: отомстить им за смерть Жени. Если это случится, то я буду считать свою миссию в этом мире выполненной. Поэтому я и еду с вами.

Просто удивительно, какие странные, даже непримиримые сочетания, нашли приют в ее душе. Она хочет успокоения для нее, но только после того, как свершится возмездие. Так что же в ней больше: любви или ненависти? Или на самом деле это по большому счету одно и то же, просто разные состояние одного и того ж процесса?