Чарльз Камминг - Холоднее войны

– Папа любил чай, – сказала она и потянулась к маленькому угловому шкафчику, забитому жестянками с чаем Twinings и Williamson, а также банками с бобами и пастой. Это движение, от которого платье резче обтянуло ее грудь, а подол слегка приподнялся и стало видно загорелое гладкое бедро (Том украдкой на него полюбовался), показалось ему каким-то рассчитанным, обдуманным заранее. Но это могло быть и естественным поведением Рэйчел, отсутствием излишней стеснительности. Как бы там ни было, Том решил, что Рэйчел зачем-то его провоцирует, и подумал, что надо бы пока придержать уже зародившееся в нем вожделение.

– Вы давно приехали? – спросила Амелия.

– Два дня назад, – ответила Рэйчел.

Судя по всему, она наслаждалась ролью гостеприимной хозяйки в доме отца; защищала мать, слегка прикрывала ее от «плакальщиков», пришедших выразить соболезнования. Снова повернувшись спиной, она поднялась на цыпочки и достала из другого шкафчика две фарфоровые чашки. Потом резко оглянулась и, конечно, заметила, что Том пялится на нее во все глаза. Он не стал отводить взгляд, давая ей понять, что восхищается ее красотой, что понимает ее игру и эта игра ему нравится.

– Сахар?

– Два, пожалуйста, – попросил Том.

Амелия, как он знал, пила чай без сахара и без молока. Она заметила, что гораздо приятнее пить чай из кружки, «как в Англии», чем из «этих маленьких стеклянных стаканчиков», как принято в Турции. И снова Рэйчел никак не ответила на слова Амелии. Если ей нужно было что-то сказать, она говорила, если нет – просто молчала. Том подумал, что Рэйчел, должно быть, из тех людей, которые совершенно невозмутимо относятся к «неловкому молчанию»; в такой ситуации они чувствуют себя свободно и непринужденно. И это ее качество ему нравилось.

– Вы знали отца? – спросила Рэйчел, передавая ему чашку. На одной ее стороне была изображена «Венера» Боттичелли. Сладкоголосая сирена, взывающая к нему со скалы.

– Да, – сказал Том. – Мне очень жаль.

– Что вы о нем думали?

Том почувствовал, как Амелия сбоку посмотрела на него, – вопрос застал их обоих врасплох. Интонация Рэйчел и ее прямой взгляд требовали такого же прямого и честного ответа. Банальные и избитые фразы ей были не нужны – это Том уже успел про нее понять.

– Он был хорошим другом. По роду нашей деятельности я виделся с ним довольно редко. Он прекрасно разбирался в культуре. Был очень умен. И проводить время в его компании было всегда приятно.

Что еще он мог добавить? Что Пол Уоллингер, при всей его образованности и блеске, обладал опасным качеством – этаким нехорошим эгоизмом, или, как теперь модно было говорить, нарциссизмом, даже социопатией, которое в конце концов наносило серьезный ущерб любому, кто действительно с ним сближался. Том мог бы сказать Рэйчел, что ее отец на протяжении всей своей жизни соблазнял женщин, исключительно ради собственного удовольствия, и безжалостно отделывался от них, когда они ему надоедали. Что он позволил Амелии влюбиться в себя, заставляя ее рисковать карьерой, но при этом у него не хватило силы воли – или, возможно, смелости – развестись с Джозефин и жениться на ней, несмотря на то что они так хорошо друг другу подходили. Восхищался ли Том ловкостью Пола, который оставался с Джозефин ради разнообразных «приятностей» и льгот, предоставляемых министерством иностранных дел, вроде оплаченной учебы для детей, – и в то же время разъезжал по всему миру, наслаждаясь свободой и всеми преимуществами холостяцкой жизни? Мягко говоря, не особенно. Но в конце концов, это было абсолютно не его дело. Никто и никогда не узнает, что по-настоящему происходит в отношениях супружеской пары. Люди могут договариваться как угодно, устанавливать любые правила, так, чтобы всех все устраивало.

– И еще ваш отец был очень хорошим специалистом в своем деле, – добавил Том, потому что Рэйчел смотрела на него испытующе, как будто хотела услышать больше.

– Могу сказать все то же самое, – улыбнулась Амелия. Она старалась поймать взгляд Рэйчел, но та намеренно избегала зрительного контакта. Том почувствовал, что Амелии хочется поскорее убраться из кухни и найти Джозефин – с Рэйчел ей уже становилось неловко.

– Так, значит, вы тоже шпион?

Вопрос был задан довольно равнодушно и небрежно. Том ухмыльнулся:

– Не знаю. – Он посмотрел на Амелию, которая не отрывала глаз от своей чашки. – Кто я теперь?

Глава Секретной разведывательной службы была избавлена от необходимости придумывать соответствующе остроумный ответ. В кухню вошла Джозефин Уоллингер. Она чуть задержалась в дверях, как будто хотела осознать, что происходит, и Том поразился тому, как она выглядит. Вид у Джозефин был не просто усталый, а пугающий – как будто все, что натворил в жизни Пол – его любовницы, его шпионство, даже сама его смерть, – вдруг собралось вместе, чтобы окончательно ее добить.