Алексей Притуляк - Учитель музыки

– К вам, – сказала она. – Сегодня же воскресенье.

– Да, – подтвердил он. – Воскресенье. И что?

– Ну как же… У нас урок.

– У вас урок? – не понял Эриксон.

– У нас урок, – поправила внезапная гостья, сделав нужное ударение. И посмотрела на часы, испугавшись, наверное, что они идут неправильно и она пришла во внеурочное время. – Половина второго, – кивнула она. – Разве нет?

Эриксон посмотрел на свои часы. Но они стояли. Конечно, если он был вчера в таком состоянии, то вряд ли оказался бы способен завести их.

– Простите, э-э… Простите, милая, э-э…

– Адель, – сообразила она.

– Простите, милая Адель, – сказал он. – Сегодня урока не будет. Мне очень нездоровится, и я сейчас должен уйти. Я уже оделся и буквально стоял у двери, когда вы постучали.

– Вот как… – она смотрела на него с растерянным недоумением.

– Простите меня, – повторил он. – Я понимаю, что вы огорчены, но… так сложились обстоятельства.

– Ничего, ничего, я понимаю, – кивнула девушка, поворачиваясь уходить. И уже на первой ступеньке остановилась: – Я разучила увертюру. Вы зададите мне что-нибудь ещё?

– Увертюру? – Эриксон уже намеревался закрыть дверь, и теперь замер от неожиданности.

– Да, вы задавали. Из до-минорной сюиты.

– Ну да, конечно, – кивнул он. – Кхм… Ну что ж, замечательно. Я ничего не буду вам задавать, милая Адель. Устройте себе выходной, отдохните – хорошенько отдохните от музыки. Ну, на крайний случай погоняйте гаммы.

– Что?

По её удивлённому взгляду он понял, что ляпнул что-то не то.

– Простите, дорогая, я что-то совсем плохо себя чувствую, – смутился Эриксон. – Простите.

И скрылся в прихожей. Закрыл дверь, припал к ней, упёрся лбом в прохладное дерево, вздохнул.

«Что происходит вообще? – думал он. – Я что, учитель игры на флейте? Я что, Скуле? А кто тогда Витлав Эриксон? Эта девочка тоже назвала меня Скуле. Меня кто-то разыгрывает? Но кто и зачем? Клянусь, я никогда в жизни не видел ни эту Адель, ни сумасшедшую Бернике. Я схожу с ума? Допился. Допился до белой горячки, вот оно как!»

Оторвавшись от двери, он осторожно приоткрыл её, выглянул в коридор. На деревянной лестнице не было никого. Тогда он вышел на площадку, тихонько прикрыл дверь за собой, потянул, пока не услышал щелчок английского замка. И стал осторожно спускаться.

Дверь напротив его квартиры открылась. За ней явилась вытянутая лошадиная физиономия с тяжёлой челюстью. Абсолютно лысый череп заблестел в полумраке прихожей. Глубоко посаженные, блеклые и нездоровые глаза старика уставились на Эриксона.

– Здрасть, – неловко поклонился он.

– Я вам не позволю, – едва слышно произнёс старик. Эриксон заметил острый кадык, энергичными рывками двигавшийся на цыплячьей шее под дряблой желтушной кожей. Старик мотнул головой, поднял вверх палец и погрозил им Эриксону. – Нет!

– Простите? – улыбнулся Эриксон, стараясь, чтобы улыбка вышла как можно более добродушной.

– Не позволю, да, – сказал старик уже громче. – Не позволю, да!

– Хорошо, хорошо, – смутился Эриксон, боясь, как бы их не услышала Бернике, а то ведь опять заявится требовать денег. Требовать деньги за такую халупу – это просто свинство. Это по меньшей мере бесчестно. – Вы простите меня, господин… э-э… простите, я должен идти.

– Я вам не позволю! – старик, кажется, даже ногой притопнул.

– То есть, почему же это? – опешил Эриксон. – Я свободный человек и могу уйти отсюда в любое время. И я не считаю себя чем-то обязанным госпоже Бернике, если вы об её интересах печётесь. Я не снимал у неё никакой квартиры. Ну, разве что на одну ночь.

– Да что вы с ним разговариваете, господин учитель?

Эриксон поднял голову и только теперь заметил мальчишку лет тринадцати, который стоял на площадке между вторым и третьим этажами, свесив голову вниз и, видимо, прислушивался к разговору.

– Это же Пратке, вы что, не узнали его? – продолжал мальчик.

– Узнал, – неловко солгал Эриксон, непонятно зачем.

– Ну вот, – кивнул мальчишка и сплюнул. Плевок плюхнулся перед самой дверью старого Пратке. – Он же чокнутый, чего с ним разговаривать.

«Чокнутый? – подумал Эриксон, поёжившись. – Ну, в этом он не одинок. Есть ещё как минимум мадам Бернике. А как максимум – я. Я, Как-бишь-там-меня Скуле».

– А давно я здесь живу? – спросил он, снова поднимая голову к мальчишке, но того уже и след простыл.

– Я вам не позволю! – прошипел старик Пратке, несмело выдвигаясь из прихожей на площадку и яростно тыча пальцем в сторону Эриксона. Палец был худой, сморщенный, жёлтый, с грубым, толстым и грязным ногтем.