Сергей Юрченко - Фенечка. Цикл рассказов

Полицейские с сожалением похлопали Рональда по плечу. Он мог вспомнить какие-то короткие отрывки, проведенные с матерью и отцом, но на них не было даже лиц родителей. Ему сразу почудилось, что в комнате невыносимо жарко.

– Что ж, во всяком случае, вы нам помогли. За это спасибо, – сказал человек в форме.

– Может, вам обратиться к доктору? – порекомендовал второй, выходя в коридор.

– Я… да, я схожу… Пожалуй, это будет разумно. Я надеюсь, я смог помочь.

– Да, смогли, – улыбнулся мужчина в форме и вышел из квартиры.

Рональд проводил полицейских и снова уселся на свое прежнее место, но на этот раз телевизор был выключен.

– Все в порядке, дорогой? – спросила его жена, заглянув в комнату.

– Мама… Мама… – повторял он, словно сумасшедший. – Что случилось? Как ее звали?.. Забавно – я помню, что она мертва, но не помню ее имени. И даже лица. Анна… Быть может… Нужно ехать к отцу. Он должен знать.

Быстро накинув на себя черный тонкий балахон, он выбежал на улицу и направился в сторону Брестской 33г. Идти предстояло, по меньшей мере, полчаса, потому он зарылся взглядом под ноги и ловил глазами каждую падающую снежинку.

Как раз была зима, отличная погода, все в преддверии праздников и отпусков. Рон настолько торопился, что люди, которые раньше казались ему чрезвычайно торопливыми, сейчас кажутся ему чрезвычайно медленными, словно на прогулке. От этого ему становилось лишь еще более тошно находиться на улице среди людей. И эти странные косые взгляды. Когда это он начал их замечать? С каких вдруг пор ему это стало неприятно, а то и более, кажется угрожающим?

Рон подошел к дому, поднялся на этаж и позвонил в дверь, но никто не открыл. Он позвонил еще, затем еще и еще – ничего. Тогда он уселся на лестницу рядом с дверью и уткнулся виском в стену.

– Анна… мама… Неужели мою мать звали Анной? Нет, никаких ассоциаций, никаких ностальгических чувств это имя не вызывает. Разве что… Нечто странное, словно… Словно я снова стал ребенком. И мамочке нужно меня прижать, мамочке нужно меня пожалеть. Что это? Мамочке нужно…

Перед глазами начали то появляться, то снова пропадать какие-то картинки из воспоминаний, где он был еще маленьким. Но они были настолько нечеткими, настолько мимолетными и непонятными, что Рон никак не мог уловить их, разглядеть получше. Но вдруг озарение!

– Это моя мать! – закричал он вдруг на весь подъезд, что даже сам испугался своего ответного эха. – Но как же так, ведь отец сказал… Ох… – Рон расплакался прямо под дверью.

Вдруг она открылась, и из нее показалось старое опухшее лицо, заросшее черной бородой и черными волосами на голове. Из волосы выглядывали маленькие черные глазенки, и хриплый низкий голос произнес:

– Заходи.

Рон стер накопившиеся на лице слезы, ловко встал и забежал в квартиру.

В прихожей на полу были разбросано несколько пар старых, грязных и разорванных башмаков. Вешалка на стене оказалась сломанной, так что Рональду пришлось остаться в балахоне. Грязь, казалось, обрела единение со старым белым кафельным полом. Разводы от чего-то темного разукрашивали плитку от прихожей до кухни, местами меняя свой оттенок. Из кладовки тянуло пронзительной вонью; Рональду в какой-то момент даже показалось, что там лежит прогнивший труп какого-то животного.

– К тебе они уже приходили? – заговорил старик.

– Что тебе об этом известно? – оглядевшись, спросил Рон.

– Только то, что у той полоумной наша фамилия. Не больше, – ответил старик и запрокинул в себя стопку «белой березки». – Теска с сумасшедшей, подумать только!

С трудом держась на ногах, старик засмеялся охрипшим голосом. Его черная от грязи борода подскакивала от каждого его вздоха. Когда он, наконец, обессилел смеяться, он тут же рухнул мешком на свой диван, который с ужасным скрипом принял хозяина.

– Что случилось с моей матерью, отец? – с накопившейся злостью от одного лишь его вида спросил Рон.

– Авиакатастрофа, Рональд, я тебе рассказывал. Тяжко было всем. Всем!

– Ложь! Полицейские сказали, что она была в психушке, когда случился пожар.

Отец поднял свои маленькие стеклянные глазенки и прошептал:

– Этого не может быть, сынок. Она мертва.

Старик простер руки к Рону, словно тот стоял точно перед ним.

– Врешь… – обронил Рон. – Как тебе верить? Ты сидишь здесь уже несколько месяцев. Не просыхаешь. Только пьешь! Ничтожество! Как верить твоему слову, если ты не узнаешь себя в зеркале?! Ты разрушил жизнь моей матери, пытался разрушить мою жизнь! Кто ты вообще? Никто. Знай это! – с этими словами Рон вышел из квартиры и со слезами на глазах и трясущимися руками спустился по лестнице на улицу.