Макс Бодягин - Сонница. Том второй

Я вообще не знаю, как поверить в то, что произошло этой ночью. Как? Я знаю, что всё это бред собачий, все эти ведьмы, пьющие из людей силы, вечная жизнь и прочий тупой фольклор. Но… Я же видел, я же видел всё своими глазами! Я видел, как сорокапятилетняя женщина за три часа истаяла, как сдувшийся воздушный шарик, превратилась в живой труп с ввалившимися глазницами. Честно говоря, испытал сильное искушение прихватить на память пару её зубов в качестве трофея, но побоялся.

Положа руку на сердце, сейчас я чувствую облегчение от того, что старуха дала дуба. Мне было бы сложно перенести мысль, что где-то в одном городе со мной ходит самая настоящая ведьма, обладающая такой силищей. Думаю, если бы ей вдруг захотелось убить меня, она сделала бы это в два счёта. Я бы даже «мама» не успел сказать. Бр-р-р, до сих пор ладонь зудит, словно током пробивает.

«Полароиды» с Яшкой и его жертвами оставил валяться на её столе, всё протёр, чтобы не оставить отпечатков, и ушёл, как следует заперев за собой дверь.

День девятый.

Четверг, 25 марта.

10:01

Проснулся от того, что мне приснился отец. Будто бы я встретил его возле университета, того корпуса, где расположена библиотека технической литературы, где он частенько пропадал. Отец стоял рядом, совершенно живой, даже слегка помолодевший. Слабый аромат его любимого одеколона не выветрился из моих ноздрей даже после пробуждения, так чётко привиделся его образ. Он взял меня за руку, прижав её к сердцу, потом прижался губами к моему лбу, чуть кольнув проникотиненными насквозь усами – ритуал, который я помню сызмальства. «Прости, папа, прости меня, пожалуйста, я никак не мог приехать на твои похороны. Прости за то, что всегда опаздывал. За то, что всегда был для тебя источником волнений, а не поддержки», – я говорил и говорил, а слёзы лились на отцовскую руку. Я попытался опуститься на колени, но отец засмеялся, поднял меня и ответил: «Глупыш, всё хорошо. Со мной уже всё-всё хорошо. Мне уже не больно, а вот себя побереги, обещай».

Я подумал, что приехал в город всего пару недель назад. А уже как будто отдельная жизнь успела сложиться и промелькнуть, помахав платочком: запой, Инга, всё это.

Зазвонил телефон. Мой жуликоватый маклер пообещал в понедельник привести несколько покупателей на квартиру. Я сказал ему, чтобы не торопился, работал качественно. Надо пройтись. Господи, этот отцовский запах… Мне нужно срочно выйти из дому, хоть куда, куда угодно, пока я не сбрендил окончательно. Бежать отсюда.

День девятый.

Четверг, 25 марта.

18:54

Господи, вот это денёк. Утром я вышел из дому, дошёл до ближайшего перекрёстка и купил корн-дог: странная штука, которую больше не видел ни в одном российском городе, у нас под боком её начали делать ещё в начале 90-х и она прижилась, эта сосиска в сладком кукурузном тесте, наверняка ужасно вредная, но вкусная, сволочь. Точно такая же, как и двадцать лет назад. Чтобы смыть этот странный сладко-солёный вкус, я зашёл в кофейню и замер на четверть часа, выбирая себе коктейль по вкусу. Зазвонил телефон и девичий голос смущённо сказал:

– Алло, это Виктор?

– Да, что вы хотели? – и тут сердце стукнуло совершенно не так, как надо бы. Стукнуло оно куда-то вбок, вразброд, неумело стукнуло, будто бы в первый раз.

– Это Лиля Чернова. Дочь Инги Григорьевны. Вы меня помните?

– Разумеется, Лиля, – надо бы срочно смочить горло. Лилилилилилиля. Лллоллипоп.

– А вы где сейчас?

– Что-то случилось?

– Нет, просто. Глупо звучит наверное такой вопрос…

– Нет, не глупо. Я сейчас стою в кофейне… Секунду.., – я поискал глазами официантку, – Девушка, как называется ваше заведение?.. Ага. Лиля, я попал в сложную ситуацию, я стою в кафе «Тортуга» и пытаюсь выбрать утренний кофе из примерно тридцати сортов. И ужасно туплю при этом.

– «Тортуга – кофейный остров»? С пиратом у входа?

– Секунду… Девушка, у вас есть «пират у входа»?.. Да, Лиля, тут есть какое-то чудище с бровями из рыжей пакли и они считают его пиратом.

– А можно я приеду сейчас? Вы там долго ещё пробудете?

– Примерно, лет пятьсот, если буду так мучительно выбирать.

– Я сейчас буду. Я вам помогу.

«Лети милая. Я дождусь», – подумал я и испугался. Сердце снова стукнуло поперёк обычного ритма, вплетая элементы кубинского танца туда, где они были совершенно не нужны. Мой смуглый оленёнок. Мой? Не льсти себе. Я не льщу. Никто не запретит мне считать её моим оленёнком. Мой нежный шелковистый бэмби, моя тонконогая красавица, с двумя розовыми точками бывших прыщиков возле уха, там где круглится чёрный непослушный завиток, выпрыгнувший из вороной глади. Как у Инги. Её матери… Боже, куда меня несёт?..