Кирилл Берендеев - Отряд Нандо Бругейры

– Вот и вся недолга, – подвел черту Ланда. – Когда армия все же выступила, хунта тотчас ее остановила, и я не знаю, что тому причиной, не то предательство, свойственное младшему офицерскому составу, либо, не хочется думать, но вертится на языке, либо простое нежелание помогать националистам, не разделяющим взгляды правительства и…

– Микель, ты заговариваешься, – встрял Чавито. – Ты забыл, что во время наступления на Басконию, начался мятеж троцкистов в Барселоне? Какая тут помощь, войска метались из угла в угол, чтоб успеть и там и там. Слава Негрину, он восстановил порядок.

– Да к черту премьера, он только в июне собрался нам помогать. И что в итоге, фалангисты его ждали, а бои уже шли на окраинах Бильбао. Какая уж тут помощь.

– Но ведь враги у нас оказались в тылу, как ты этого понять не можешь! Что нам делать, идти вперед, или развернувшись, сперва разобраться с восстанием? И на то, и на другое одновременно не хватало сил. Приходилось выбирать. Да и потом ваше правительство, оно тоже много чего себе позволяло. А поддержки, если уж напрямую, от него никакой.

Неожиданно вместо того, чтоб ругаться с Чавесом, Микель замолчал. Посмотрел по сторонам, на притихших товарищей и вдруг все же высказался.

– Потому и проиграли. Врагов искали за спиной, вокруг. Все носились с одной идеей, а кто не носился, оказывался шпионом и предателем. Нандо, ведь ты смотрел списки, ну что, много там было шпионов?

– Достаточно, – отрезал Чавито. – Можешь мне поверить. Я… я тоже видел эти списки, и те люди, которые… словом, они да, с червоточиной все.

– Все мы с червоточиной, – произнес глухо Бругейра. – Хватит, Даниэль, не хватало нам перед последним броском разругаться к чертям. Делить больше нечего.

– А кто прошлое помянет, тому глаз вон, – усмехнулся Пистолеро.

– Кто забудет, тому оба. Не забывайте про окончание поговорки, – влез всезнающий студент.

– Ты ее полностью только один знаешь, – согласился Рафа. – Мы как-то первой частью обходимся.

– И напрасно, – возразил Микель. – Вы забыли, что я так и остался в качестве заложника в интербригадах. И воевал как заложник. Да и не я один. Люди приезжали воевать за свободу, за республику, со всего мира приезжали, а оказывались между выбором, устроенным Марти или НКВД: либо ты с нами, либо против нас. Либо ты стреляешь в фалангистов и слушаешься, либо тебя расстреляют за предательство, потому что ты не туда поехал, не то сказал, не того поддержал, наконец. Когда войска Негрина добрались до Астурии, они что, стали готовиться к обороне? Или может, решили вызволить Кантабрию? Нет, они начали зачистку городов от анархистов и прочих местных левых, которые им поперек горла оказались. Вроде же свои, социалисты, но все одно, враги. Все одно, все мяснику пошли на съедение. А помните исчезновение лидера марксистов Андреу Нина? Его партию разогнали, а самого взяли в качестве заложника люди Негрина. И что с ним стало, его судили, разоблачали? Нет, он просто исчез. Даже тела не нашли. Думаете, после такого кто-то захочет воевать за республику? Вообще, тогда уже надо было разгонять интербригады. Все одно их бойцы весь остаток тридцать седьмого занимались расстрелами неугодных.

– Ты говори, да не заговаривайся! – взбеленился Бругейра. – Я сам в интербригаде с начала войны, я что, хоть одного расстрелял? Или Серхио? Или вот Айгнера спроси, он кого убил?

В кои-то веки немец оказался в центре внимания. Арндт оглядел всех, помолчал. Затем спросил:

– Моя очередь? Или просто узнать про расстрелы хотите?

– Я свое слово сказал, мне идти некуда и незачем, – произнес Микель. – И Арндт это лучше других это знает.

– Ну да. Вы ж с ним только и общались.

– Мы не общались, – почему-то проговорил Айгер. – Мы молчали.

– В смысле? – не понял Чавито.

– Вот именно так. Нам приятней было не говорить, а наслаждаться обществом друг друга. Молча сидеть и размышлять. Каждый о своем, но в то же время, вместе.

– Айгнер, я думал, хоть ты нормальный, но…. Ладно, я ничего не понял, остальные боюсь, тоже, – произнес студент. – Слушаем тебя, все остальные высказались, – он оглядел товарищей и выразительно повернулся к Арндту. – Тем более, тебе есть чего сказать, ведь, мы ничего толком от тебя не услышали.

Немец кивнул.

– Прежде всего, отвечу: я не расстреливал. Кажется, это самое важное, что от меня хотели бы услышать. То есть, мне, как это говорилось, доверили ответственное задание, еще когда мы уходили из Таррагоны. Нужно было найти виноватых в очередном проигрыше, подстрекателей, паникеров, отщепенцев. Нашли, как всегда. Доверили мне, как самому опытному, проверенному товарищу. Но я отказался. Дезертировал, как многие, кому пришлось не по душе все, что происходило в республике, после подавления мятежа в Барселоне.