Александр Свистунов - Тьма веков

– Пан, – фыркнул Соломон и еле заметно покачал головой, – Когда-то ты был лучшим учеником этой ешивы, Филипп.

Арье удивленно посмотрел на отца, который в компании старика уже не выглядел так угрожающе. Напротив, всем видом он выражал смирение и сожаление по поводу своего поведения. Было похоже, что старый учитель еврейских законов имел большую власть над своим бывшим учеником, и мысль об этом действовала на Арье успокаивающе.

– Перейду сразу к делу, – чуть более решительно сказал инспектор, проигнорировав замечание раввина. Он повернулся к сыну и попросил того показать свой ожог на руке. Арье принялся стягивать с себя пальто и свитер, по-прежнему не имея догадок, как именно связаны его старые шрамы с их ночной поездкой по еврейскому кварталу.

– Милый мальчик, подойди, – ласково простонал Соломон, и Арье повиновался. Раввин с большим трудом преодолел силу притяжения Земли и поднял одну руку, чтобы его сухие и тонкие, как соломинки, пальцы могли коснуться старых рубцов, избороздивших детскую кожу. Белые губы раввина затряслись, а пальцы, проведя по ожогу, беспомощно соскользнули на одеяло и больше не двигались.

– Откуда это у тебя, мальчик? – спросил старик.

И Арье поведал ему, что помнил. А помнил он такую же большую кровать с балдахином и керосиновую лампу, чей мерцающий свет заливал перекошенное предсмертной агонией лицо дедушки. И голос, хриплый, будто рычащий, требующий подойти ближе. Арье закрыл глаза и коснулся ожога. Воспоминания об ужасной боли заставили его сморщиться. Боль и запах обожженной плоти. Его, Арье, плоти, дымящейся под большой, сверкавшей красным огнем, печатью, которую дедушка неожиданно извлек из-под кровати. Потом был пронзительный детский крик – это кричал Арье, отшатываясь назад и падая навзничь. Следом перед глазами появлялся отец, ногой выбивавший потухшую железяку из дряхлой руки и бьющий кулаком наотмашь по морщинистому лицу. И глаза мамы, полные огромных, сверкающих слез, накладывающей компресс поверх лопнувшей обугленной кожи.

– Что это за знак? – спросил инспектор дрожащим голосом.

– Его поставил ребе Йехуда? – ответил вопросом на вопрос Соломон. Филипп кивнул.

– Говорил ли он что-нибудь… когда делал это?

– Не знаю. Я был за дверью. Он сказал лишь, что хочет благословить моего первенца перед смертью. После…, – инспектор замялся, пытаясь как-то помягче преподнести горькую правду о своем поступке, – Понимаете, я испугался за сына. Он его прижег. У мальчика был шок. Мы были уверены, что он умрет от боли.

– Значит, Йехуда не упал с кровати, как вы говорили? – догадался Соломон и затих, переводя дух. Каждое слово давалось ему с большим трудом, а в этом разговоре слов предстояло сказать еще слишком много.

– Да, я его ударил, – признался, после недолгих колебаний Филипп, уперев ладонь в глаз, – Но он и так уже умирал. Что это за чертовщина, ребе? Это как-то связано с его каббалистическими изысканиями?

– Почему именно сейчас ты пришел задавать вопросы, Филипп?

– Потому что десять лет назад, когда моя жена… – инспектор покосился на Арье, и мальчик увидел на лице отца слезы, – Погибла, этот символ был нацарапан на стене её кабинета, залитого кровью моей бедной… Сары. Потому что три года назад двое польских мальчиков и молодая еврейская семья с младенцем были убиты, разорваны на части. И рядом с ними был этот проклятый знак. А вчера в гимназии, где учится Арье, голову директора нашли насаженной на древке польского знамени в его кабинете. А в данный момент криминалисты изучают останки еще одной молодой семьи… Двухлетние близнецы… И женщина, которая, судя по всему, была беременной…

– Я разорвал ей живот… – вдруг произнес Арье и посмотрел прямо отцу в глаза, в которых читался ужас, поэтому слова «… и зубами вытащил маленький, пульсирующий комок из её чрева…» он вслух говорить не рискнул.

– Значит, это был не сон, – продолжал Арье, не отводя взгляд, – Значит, это был я. Я – убийца.

– Нет, нет, Арье! – воскликнул отец. Его лицо исказилось мучительной гримасой, а по щекам градом хлынули слезы. Он упал перед мальчиком на колени и обнял его, прижавшись головой к его животу.

– Это дед навел на тебя какое-то проклятье, Ари, – бормотал папа, громко всхлипывая, – Ребе Шломо поможет тебе! Ребе Шломо знает, как помочь.

– Не знаю, – простонал раввин. Две пары полных отчаяния глаз устремились на него, но старик легко качнул головой и повторил свой жестокий приговор: