Крис Вормвуд - Автограф на некрологе. Повести и рассказы

– Вам пора, – порой я не узнаю свой голос.

Всегда стараюсь казаться тактичнее, чем я есть, главное не пугать бывших пациентов.

Старушка косится на меня, понятно, что всё дело в моих татуировках и перстнях. Танатос говорит, что надо выглядеть приличнее, да ещё и волосы в хвост убирать, но ничего не могу с собой поделать. Смерть, вопреки стереотипам, не должен быть страшным.

И я провожаю её по коридору, она старается не отставать, шаркая тапками по полу. Мы идём вверх по ступенькам на тринадцатый этаж, тот, который не видит никто из живых. Лестница заканчивается у ржавой витой ограды, её не красили уже лет двадцать. Я тоже совсем не так представлял себе райские врата. Кто бы мог подумать! Достаю из кармана халата ключ, старый амбарный замок с трудом поддаётся. Врата открываются со скрипом. Сквозь решётки струится белёсый свет.

– Проходите, – говорю я пациентке. – Там не страшно. Просто очень скучно.

Это я знаю по себе.

Бабка, всё так же шаркая, подходит к двери. Неуверенно мнётся на пороге, затем оглядывается на меня, и во взгляде бесцветных возрастных глаз читается облегчение. Она шагает вперёд, теряя один тапок на пороге, и исчезает в пучинах света.

***

Из мира мёртвых у меня осталась дурная привычка – размышлять о жизни. Я видел странную бессмысленную нелогичность даже в собственной работе. За недолгое время на службе в больнице я насмотрелся разных случаев. Прооперируют одного, вроде бы успешно. Отойдёт от наркоза, с родными пообщается, а к ночи уже мой клиент. А бывает, зашьют ещё живого как для вскрытия, грубыми нитками через край. И ждут, когда уже в морг везти, а он всё ни в какую, так и выписывается через пару недель свежим и здоровым. Есть определенно силы, чей замысел мне непонятен. Есть ещё и ангелы-хранители, но они всё чаще халтурят и пьянствуют.

***

Ноябрь 1986. Колд Исленд

Годом позже, набравшись опыта, я ушёл во фриланс. Адаптировался к миру с его заморочками, не переживал. Прикупил себе катафалк в кредит. Заказы получаю по телефону. Служба Смерти находит меня везде, где бы я ни был.

Если что-то и есть в этом мире интересного, то это созданный когда-то Дьяволом, метал, очень помогает расслабиться на моей нервной работе.

Я люблю ночь, это время богато на переходы (так я стал называть естественное завершение жизненного цикла).

Скучная пустынная дорога. Включаю на магнитоле одну из болтливых пиратских станций.

«Знаете ли вы, что второе пришествие Христа состоялось в ноябре 34-го года в США? – вещал вкрадчивый голос. – В этот день родился Чарльз Майлз Мэнсон. Христос не был добрым. Почти две тысячи лет он залечивал свои стигматы, кровоточащие раны режима, чтобы возродиться вновь! Как и раньше за ним тянулись отверженные, стремящиеся познать истину. „Я – Иисус Христос и мне насрать, хотите вы в это верить или нет“, – вещал новый пророк. В этот раз Христос хотел мстить. Но вместо живительного распятья, он гниёт в тюрьме уже несколько десятков лет. Человечество само просрало своё спасение…»

Бормотание диджея сменяется унылой фолковой песней в исполнении «Нового Христа» – самого Чарльза, мать его, Мэнсона, я переключаю на другую волну. Следующая песня кажется весьма знакомой. Переливчатое гитарное соло сменялось вкрадчивым голосом вокалиста, умоляющего неизвестную девушку не бояться смерти и следовать за ним. Я ухмыльнулся, ведь я сам порой боялся себя.

«Это были „Blue Oyster Cult“ с песней „Don’t Fear The Reaper“. Не бойтесь смерти, друзья, особенно в эту тоскливую ночь. Просто обнимите своих любимых», – болтает не в меру радостный диск-жокей после окончания песни.

Дорога ведёт к морю, в зловонные трущобы. Обшарпанные дома, разбитая дорога, мутный свет оставшихся фонарей. Удивительно, что даже здесь кишит отвратительная жизнь Холодного Острова. Будь я живым, то уже умер бы от ужаса и отвращения.

Ветер колышет оборванные провода, сухие ветви деревьев стучат по уцелевшим окнам. Я слышу завывание ветра и гудки мертвых кораблей. Трубы заводов подпирают чёрные облака. Изредка небо режут лезвия молний. Я останавливаюсь возле дома номер «33». Это ветхое здание могло бы показаться нежилым из-за просевшего фасада и трещин-морщин, но в полуслепом окне горит синеватый свет, коим отмечают наркопритоны. Но здесь и без него всё ясно.

Я поднимаюсь по грязной лестнице, следуя мимо бледных и тощих теней. Возможно, они узнают меня, и тянут свои тощие руки, похожие на голые ветви деревьев, изъеденных язвами жуков-короедов. Завораживающая в своей мерзости картина.