Крис Вормвуд - Автограф на некрологе. Повести и рассказы

На этих фото я казался себе прекраснее чем невеста, идущая к алтарю. Эта мёртвая свежесть завораживала. Я чувствовал возбуждение, представляя, что касаюсь этих бледных рук. Крылья фантазии несли меня дальше в глубь страны смертельных иллюзий. И вот, я уже представлял, что снимаю с собственного трупа рубашку, обнажая смертельную рану и шрамы от вскрытия. Я касаюсь губами грубых нитей, вдыхая запах формалина с лёгким душком разложения. Я понимал, что это постыдно и чувствовал, что краснею под гримом, когда поддался на позывы собственного тела и отдался ласкам собственных рук, представляя, что люблю себя самого, лёжа в это самом гробу.

Всё изменилось и мир наполнялся туманом. Сознание потекло, как абсент из треснутого стакана. Я был пьян и совершенно счастлив тем, что сумел вырваться за пределы реальности. И вот уже мой мертвец сжимает меня в своих ледяных объятьях. Мне страшно и сладостно отдаваться самому себе. Разноцветные искорки боли и раскаты грома за окном, напоминают мне, что я ещё жив. А потом всё закончилось. И уже в одиночестве я встречал это утро, допивая зелёную отраву. Именно сегодня, после этого сонного наваждения, я понял, что мне следует сделать. Я достану свою серебряную бритву. Сегодня я вскрою вены от запястья до самого локтя, заползу в горячую ванну и в последний раз отдамся самому себе, чтобы смерть забрала меня от этого одиночества наедине с собой, дав мне возможность побыть счастливым. Зачем я пишу это? Всю свою жизнь мне было страшно признаться себе самому, но сейчас мне уже всё равно и я расскажу эту историю целому миру.

После жизни у нас появляется больше свободного времени, простор для размышления о прошедших ошибках, на ум приходит множество вариантов развития собственной судьбы. Я об этом думал, пока не устал от однообразия длинного бесконечного дня посреди серых теней. Бог, боги или вселенная воздвли ночь, она как нож для нарезки времени. Дни существуют как песчинки в часах, призванных мерить собственную скорбь. Но здесь времени больше нет, я умер сегодня… и этот бесконечный день может длиться уже много веков.

Я дремал среди серых садов под светом блёклого солнца, я был всего лишь тенью из теней. Но лишь отсутствие ночи не давало мне заснуть, чтобы перейти в новый день… В новое воплощение? Ад? Рай? Или что там, в конце-концов?! Очевидно, в этом и был чей-то высший замысел.

Когда врата открылись, ОНИ пришли за мной. Это было так же ясно, как то, что я мёртв. Я снова шёл на свет, хватаясь за обрывки памяти, твердящей, что я всё тот же грешник, павший под весом собственных идей, словно инквизитор, сгоревший в пламени своих очищающих костров.

Новый мир ни капельки не изменился, История сделала виток, вернувшись в новое Средневековье. И это нравилось мне. Я снова был здесь и знал, что делать.

Я – сознание прожившее вечность за короткий миг.

***

Октябрь 1985 год.

США. Штат Вашингтон. Колд Исленд

Стрелка часов замыкает ещё один круг. Печальная муха ползёт по циферблату. Полночь.

Остывший кофе, стук деревьев в окно, всё привычно и знакомо до дыр. Я сижу, жду, когда откроется дверь, войдёт Танатос и оторвёт меня от ночного бдения. Люблю свою работу, только скучно и платят мало. Некоторые ночи бывают тихими, как эта, а в иные, я не успеваю и присесть. У меня привычка вечно в ночную работать, а днём отсыпаться.

Он пришёл, когда кончился кофе. Тощий, с покрасневшими глазами в мутных аквариумах очков.

– Стажер, дуй в 36-ю. Там миссис Спенсор готовится, только не перепутай, как в прошлый раз.

В начале своей невольной карьеры я допускал массу ошибок, как любой новичок. Кем я был в прошлой жизни? Кем-то явно не приспособленным к кропотливой бумажной работе и ответственности. А за ошибки с фамилиями и номерами у нас жёстко штрафуют.

Я лениво встаю с жёсткого стула и надеваю халат. Только не белый, как у врачей, а чёрный, я бы даже сказал грязно-чёрный. Да, я работаю в больнице… смертью.

Этот странный и извилистый путь выбрал меня сам. Тут трудно бывает отказаться. Впрочем, я вам потом расскажу, а сейчас спешить надо.

Иду по коридору, тускло поблёскивают лампы над головой. Всё, как и во всех захудалых больницах маленьких городков: облупившаяся штукатурка, истошный запах мочи и лекарств, общая атмосфера безнадёжности, но я привык.

Стараюсь, как можно тише открыть скрипучую дверь. Вороватый луч света стелется по полу, падая на койку возле окна.