Неделю назад после ужина мама, как обычно, принялась сортировать мужнины исписанные листы, присев на диван и каждый раз устало нагибаясь с него за очередной страницей рукописи. Отчим задумчиво курил у открытой форточки, неопределенно глядя в заоконную непрозрачную тьму. И вдруг, прямо на ровном месте раздался мамин визг, словно она увидела хвостатого грызуна непосредственно у себя на коленях:
– А-а! Это! Длинный! Черный и на подушке! Откуда он там?! Откуда, спрашиваю, а?! Работали, говоришь! Творили! Теперь понятно, чем работали! Что скажешь – не понятно?! Вон!!! – это последнее относилось к перепуганной Сашеньке, сунувшейся было в кабинет на помощь внезапно заголосившей матери; она поспешно ретировалась, успев, однако, углядеть, что меж двух пальцев та зажала не змею двухметроворостую, а всего лишь безобиднейший вьющийся волос, толстый и неприятно жесткий на вид.
Но отбежала девочка недалеко – только до двери в коридор, чтоб удобно было за нее спрятаться в случае неотложной надобности, поэтому беспрепятственно услышала:
– Удивлен, что только один. Она три часа сидела вот на этом самом месте за конторкой и читала рукопись.
– А в гостиной она не могла, значит… Читать рукопись… За столом, как все нормальные люди… На подушке, значит, ей непременно надо было читать! – несколько сбавила обороты, но еще не сдалась мама.
– Не знаю… Не знаю! – с обычной интонацией медленно, но надежно заводящегося человека, отозвался отчим. – Где хотела, там и села. Не мог же я ее согнать – как ты это себе представляешь?
– Клянись! Клянись, что не врешь! – после зловещей паузы, во время которой что-то резко и страшно протрещало, вдруг четко и зло выкрикнула мама. – Вот на портрете своей матери клянись! Пусть она в гробу перевернется, если ты… – дверь кабинета мягко закрылась и дальше пошло уже: «Бу-бу-бу …женскую истерику… Бу… Бу…».
Но мать, закрывшись в ванной намертво, под шум воды прорыдала тогда часа четыре – пока Сашенька, уставшая ждать развязку, не заснула с нечищеными зубами…
Если уж из-за волоса, так легко и правдоподобно (как теперь оказалось, лживо насквозь) объясненного, она чуть в уме не повредилась, то теперь, когда узнает такое… «Пока подожду, – твердо решила Сашенька. – Ведь ребенка сделать – это быстро. Получит, что хотела, и перестанут. Может, это она сегодня второй раз пришла, чтоб для гарантии он получился, чтоб уж наверняка – и не придет больше. Она ведь про Семена какую-то статью пишет, вот и сказала ему, наверное: я про тебя статью, а ты мне за это – ребенка: у меня мужа нету, а ребеночка хочется… Ну, или как там взрослые, которые не муж и жена, об этом договариваются… Тоже ведь не сразу решишься на такое…».
Как делают детей – это она прекрасно знала, не маленькая ведь уже! – да и видела раз, что уж греха таить. Одноклассница еще прошлой весной затащила ее к себе домой после уроков и, загадочно ухмыляясь, запустила на компьютере диск с голыми дядьками и тетьками, которые попарно занимались такими ужасами, что у Сашеньки на некоторое время и вовсе речь отнялась. Но соседка по парте спокойно, по-взрослому, пояснила, что это вот так делают детей, то есть именно таким образом выглядит процесс оплодотворения семечка, которое сидит в животе у женщины и потом вырастает в ребеночка с помощью мужчины, о чем учителка по ОБЖ по-научному рассказывала. От них только скрыли (побоялись, что малыши испугаются), что все это кошмарно больно – вон, как тетьки орут, как будто их гестапо пытает…
– А что, нам тоже… Когда мы вырастем, женимся и захотим ребенка… Тоже придется это… делать… – совершенно обескураженная, выдавила Сашенька.
– А куда мы денемся, – подчеркнуто безразлично пожала плечами одноклассница. – Все так делают, и мы будем.
Великолепное безразличие девчонки, как потом догадалась Сашенька, происходило от сознания того, что «в гестапо» ей очутиться предстоит очень нескоро. Еще Сашенька запомнила свой облегченный выдох, когда вдруг она определенно поняла, что мама с отчимом такими гадкими вещами не занимаются, хотя мама, вроде бы, и просила его о ребенке – так почудилось через стену однажды субботней ночью, когда мама что-то долго, за полночь, засиделась в кабинете у отчима после манипуляций с рукописью, а Саша снова пробегала в туалет. Но мама тогда получила холодный исчерпывающий ответ: «Нет уж, извини: в этом вопросе у меня позиция твердокаменная: детей у нас не будет, и давай подобных разговоров не возобновлять…». А Резинке, выходит, согласился помочь: да впрочем, что ему стоило, не ему же больно было, а ей, и денег она у него на ребенка потом потребовать не сможет, ведь он не ее муж… Поэтому маме Сашенька так ничего и не сказала, тем более что аж до самого ноября чужим духом с тех пор в квартире не пахло…
Читать дальше