Журнал: Критическая Масса, 2006, № 2

Стилизация

Проповедь счастья, мой мальчик, оставь ущербным,
камешки, кустики перечисляющим в нудных
виршах, как если бы жили они по учебным
(по инвалидности вроде) пособиям, ну их!

Разве может тот, кто разжижен и беспороден,
истинно радоваться, и разве же станет
счастье отстаивать тот, кто ему соприроден?
Нет. Но тянет бедняга песню. Как лямку, тянет.

Помню, лет двадцать назад он стирал колени
в кровь, выстаивая перед одним и клянча
предисловие, — так пропускб в бессмертие гений
выдавал попрошайкам. Стыд и позор, мой мальчик.

Есть у него и жрец-ученик, тот здоровьем пышет
( жрец , одно слово), присядет среди декораций
райских кущ и сам себе панегирик пишет,
именем же подписывает великого, — мол, Гораций.

В старости, впрочем, как там свой нрав ни прячут,
ноют, что обижают их и что разврат повсюду.
Ну и пропускб подложными были. Тайно плачут,
но прилюдно счастьепоклонничеству, как блуду,

предаются. Жизнь оправдать-то и самой крайней
надобно замухрышке, да вот оплошность:
чем прилагает больше она стараний
жизнь возвести в божество, тем дремучей пошлость.

Ты, мой мальчик, если судишь людей по лицам,
присмотрись, сколько рабства под грубым гримом.
Нет, не жажда счастья, — прослыть счастливцем, —
суть раба, изуродованного Первым ли, Третьим Римом.

Что их жирные торжества и свалявшиеся святыни?
Бодро наяривает музыка, а в оркестре — рохли.
Слово не проведешь ведь на этой, как ее там, мякине.
Если слова не дышат, то значит сдохли.

ЦПКиО-81

Огромный пожарник забросил меня
на вершину обзорного колеса,
из ямы вытащил земляной,
и я там качаюсь, качаюсь с тобой.
Что с твоей головой?
Свет отовсюду бьет неземной.
Качается наша кабинка,
воздушного ока соринка.

Мы пара соринок в небесном глазу,
ему больно смотреть на палатки внизу,
и жертвенный дым шашлыков и купат
не находит пути в небеса.
Купаты — это такая жирная колбаса,
а осенью будет убит Садат,
но это не остановит мирный процесс,
мерное варево серых небес,
вереницы песчаных солдат.

Сквозь жертвенный дым шашлыков и купат
не выдай меня, не узнай,
когда наши танки вернутся назад,
когда мы оставим Синай.
Цветное бельмо лихорадки сенной
и дюжина странных названий и дат —
вот всё, что на свете случилось со мной.