Наталья Веселова - Критическая масса (сборник)

– Все… – шепотом ответила Катя.

– Совсем все?.. Сразу?.. – беззвучно спросила Алина.

Катя кивнула с облегчением: ее, оказывается, заманили сюда не для того, чтобы убить, а чтобы попросить совершить убийство… Ну и гадина эта Алина! За кого она ее принимает! Доктор Екатерина Петровна решительно поднялась, стряхивая с души остатки страха и смятения:

– Мне все ясно, любезнейшая Алина, – придав лицу самое презрительное выражение, какое смогла, сказала она. – Теперь потрудитесь показать мне, где у вас здесь выход.

– Тысяча евро, – тускло произнесла в ответ женщина. – Это все мои сбережения, больше не могу. Я бы и сама сделала, но хочу, чтоб наверняка и грамотно, чтоб никаких лишних следов на руке… Но боюсь в вену не попасть, а знакомых медиков у меня нет. Не случилось.

В душе Кати что-то безболезненно, но отчетливо, как живое, перевернулось.

– Почему именно я? – выдохнула она.

– А можно я вам скажу… потом… если… ну, вы понимаете… – и глаза Алины вдруг непроизвольно забегали.

Катя шагнула к двери, но обернулась и добавила в голос еще толику презрения:

– Ради наследства, конечно, стараетесь?

Алина пожала плечами:

– Ничуть. В городе у него муниципальная каморка, бывшая служебная площадь, не подлежащая приватизации, которая сразу же отойдет нашему бедному государству. А это… поместье… Да, оно действительно его, только завещано моему папаше, который уже двадцать пять лет, после того, как бросил нас с матерью, живет в Америке и приезжать не торопится. Зато, как только дед скончается – будьте уверены, прилетит на следующий день вступать в права. Мне ничего не отломится – разве только мебель, какую получше, в свою квартиру успею вывезти…

– Полагаю, вы не из-за мебели живого человека убивать собираетесь? – жестоко усмехнулась Катя.

– Никакого живого человека я убивать не собираюсь, – уже совершенно твердо сказала Алина, и Катя подивилась, куда девалась трясущаяся полуграмотная дамочка. – Я собираюсь только довести уже состоявшегося мертвеца до той кондиции, когда его можно будет положить в гроб и похоронить.

– Знаете, это и так произойдет уже очень скоро, – уверенно отозвалась Катя. – Вам совсем недолго, поверьте, осталось мучиться. Неделю от силы…

– Мне нельзя неделю, – хрипло проговорила Катя. – Ровно через пять дней меня здесь быть не должно…

Она была классическим аутсайдером, эта Алина. Всю жизнь мечтавшая совершить что-то значительное на ниве публицистики, и, кажется, вполне способная к этому, она все время терпела таинственные поражения по независящим от нее обстоятельствам. То в самый последний момент ее опережал беспардонный блатной коллега, то вдруг историческое издательство, уже заплатившее ей аванс за толковую книгу о белых пятнах Великой Отечественной, отправлялось под суд, обвиненное в невероятных злодеяниях; то очередной не то кризис, не то дефолт перечеркивал уже подписанный договор с толстым цветным журналом на целую серию выдающихся статей, по достоинству оцененных всеми возможными специалистами – перечеркивал вместе с самим журналом… Рок ее был до такой степени неотвязен, что в своих кругах она стала известна как заведомая неудачница, и некоторые редакции и издательства не брались иметь с ней дело отчасти из суеверных соображений: стоило ей «пристроить» куда-нибудь свой оригинальный фоторепортаж с собственными остроумными комментариями или убедить издательство в грядущем шумном успехе сборника статей – как журнал бездарно погибал по одной из многих возможных причин, не успев ее напечатать, а издательство разорялось, и шло чуть ли не с молотка. Алина начала закономерно отчаиваться, отчетливо видя собственный талант и все время едва ли не в последнюю секунду лишаясь возможности насладиться его плодами. Перебивалась она случайными заработками на ниве жалких переводов или унизительных мелких заказных статеек – и так постепенно озлоблялась, превращаясь в обычного российского циника, что еще и трагически усугублялась вечными катастрофами в личной жизни.

В этом смысле она тоже была, как заколдована: самые, казалось, прочные отношения с достойными людьми вдруг рушились на ровном месте, несмотря ни на какие ее самые титанические усилия. Жила девушка одиноко и беспорядочно, после смерти матери имея единственным близким родственником лишь хилого вдового деда, меньше года назад заслушавшего в городском онкодиспансере свой не подлежащий обжалованию приговор… Куча дальних родственников, до того радостно пользовавшихся вместе с чадами и домочадцами вот этой старой добротной дачей, теперь исчезла бесследно, предоставив все прелести ухода за безнадежно больным Алине, справедливо посчитав, что ближе ее у старика все равно никого нет, и она единственная, у кого достаточно для этого свободного времени… Она поначалу не особенно возражала – помнила и про зоопарк с бойкими пони и старой каруселью, и про вдохновенно сочиняемые у ее детской кроватки сказки, да и вообще не особенно представляла себе все масштабы взваленного на себя подвига – совсем как Катя с ее порывистым решением взять опеку над чужой девочкой… После второй операции Алина повеселела: страдания деда явно близились к концу, а подвиг ее готовился засиять в веках – ну, или сколько там ей самой осталось.