Андерс Рослунд - Сделано в Швеции

Феликс смотрит ему в глаза сколько может, потом опускает голову.

– Смотри на меня.

Если будет смотреть вниз, на коврик, он не услышит, что ему говорят.

– Феликс!

Папа оборачивается и ждет – коврик сменяется спинкой сиденья, потом подголовником и, наконец, папой.

– Ты посмотришь на нее. Точно так же, как я сейчас смотрю на тебя. И снова задашь тот же вопрос. Так надо поступать всегда. Давать человеку последний шанс. А потом, Феликс… подойдешь к ней вплотную. И сделаешь это.

Папа щелкает пальцами, большим и средним, никто не щелкает громче него.

– Если ты этого не сделаешь, Феликс, не сделаешь в точности как я велел, она не поймет, что мы все – одно целое.

Он поворачивается к пассажирскому сиденью.

– Верно, Лео?

Лео не двигается, не отвечает.

– Верно , Лео?

Неуступчивые глаза. Не отпускают. И Лео в конце концов кивает.

Десять, одиннадцать, двенадцать глотков – папа открывает дверцу, выходит из машины.

На нем рабочая рубашка и рабочие штаны, финский нож с красной рукояткой торчит из одного кармана, складной метр – из другого. Коричневые башмаки оскальзываются, когда он ковыляет через дорогу, жестом приказывает сыновьям идти следом, не отставать, потом шагает через канаву в сад, мимо высокой, пышной вишни, на которую Лео любил залезать, потом между двумя безлистными рядами малиновых кустов.

– Я останусь здесь.

Папа хватается за хрупкие ветки малины, и они ломаются каждый раз, когда он норовит упасть.

– Ступайте.

Винсент сжимает руку Лео. Феликс идет слегка сутулясь.

– Лео! Феликс! Винсент! Вперед. И делайте, как договорено.

Белый домик. Пять ступенек на крыльцо, к деревянной двери с окошечком из волнистого матового стекла, а прямо под ним, впритык к рамке, тонкая металлическая пластинка, прямо как золотая, ее прикрутил дедушка, и на ней написано “АКСЕЛЬССОН” – раньше так звали маму. Звонок приятнее, чем в других местах, две ноты, не как у них дома и не как в школе, где звон буравит уши.

Дверь никто не открывает. Винсент так и держится за руку Лео. Ее здесь нет. Феликс тяжело дышит брату в затылок. Ее здесь нет!

Они сбегают по ступенькам, а папа отрывает руки от малины и делает знак: вернитесь, позвоните еще раз.

Дверь не открывают. Звонок. Никто не открывает.. Две ноты, снова и снова. Никто…

Открывают. Дедушка. Глаза у него невеселые, не как обычно.

– Мама… здесь?

Дедушка внимательно смотрит поверх их голов.

– Где ваш папа?

Выходит на крыльцо.

– Он в машине, дедушка.

Закрывает за собой дверь.

– В машине?

– Мы хотим поговорить с мамой.

Дедушка снова глядит по сторонам, шепчет:

– Заходите.

– Здесь, на улице. Мы хотим здесь. Пожалуйста, дедушка.

Дед толком не понимает. Как и они сами. Смотрит на Лео, старшего, который пытается сказать то, что велел папа. На Винсента, который держит старшего брата за руку и кажется совсем маленьким, когда подвигается еще ближе. На Феликса, стоящего чуть позади, не поднимающего глаз, руки в карманы.

– Пожалуйста!

– Здесь. Ну ладно. Подождите секундочку.

Он входит в дом, тщательно закрыв за собой дверь. Время течет медленно. Час. Еще час.

Лео смотрит на уродливые стрелки своих часов.

Два часа. Такое впечатление. Две минуты.

Потом он слышит.

Кто-то медленно поднимается по лестнице, из комнаты в полуподвале, где стоит запасная кровать, такая огромная, что обычно они спят на ней все втроем, ступеньки скользкие, и когда идешь по ним, каждый шаг отдается гулким эхом.

Мама. И она улыбается, радостной и одновременно испуганной улыбкой. Как и дедушка, оглядывается по сторонам, выходит на крыльцо.

– Его здесь нет, мама.

Она обнимает их, по очереди.

– Мама?

Лео сосредоточивается на том, что велел сказать папа. Если он это сделает, никто не услышит, что застряло в горле.

– Да?

– Поедем домой.

Она качает головой, белокурые волосы падают на лоб и на глаза.

– Я не могу.

– Пожалуйста.

– Не сейчас. Все уладится. Позднее.

– Пожалуйста, мама, пожалуйста.

– Лео! Послушай меня. Псе уладится. И вы будете жить со мной. Через несколько дней. Вам понятно?

Она садится на корточки, долго обнимает Лео и Винсента. Но не Феликса, он отступает назад, и она не может до него дотянуться. Он единственный может это сделать, потому что Лео слишком большой, а Винсент слишком маленький.

Он подбегает к маме, которая раскидывает руки, он прочищает горло, смотрит на нее…