Kira Maybon - Письма в небеса

Мэтью, в чемодане ты найдешь все чертежи, по лекалам можно собрать новую установку, называть ее «машиной для переноса во времени и пространстве» у меня все еще язык не поворачивается.

Могу лишь сказать одно – все связано, и ты пришел ко мне не случайно. Я ждал тебя. Я побывал в будущем, и видел свою могилу. Если мне удастся – я изменю его, но если нет – тогда я хочу быть уверен, что устройство в надёжных руках. Навряд ли ты сможешь самостоятельно собрать установку, однако я верю, что однажды моё изобретение окажется в хороших руках.

Не здесь, не сейчас, но придет время… Со временем ты все поймешь. Я верю, что ты открыл не ящик Пандоры, а дверь к новым горизонтам, для всех нас. Если кто и может со всем этим справиться, так это ты, Мэтью.

Твой друг Ник Роджерс»

Я отложил письмо в сторону, просмотрел несколько папок с чертежами и многоэтажными формулами, но так ничего не понял. Разобрать ученую писанину мне было не по силам. Все это больше смахивало на горячечный бред сумасшедшего. Я не был тверд в вере, а уж загадочным цифрам и уравнениям доверял еще меньше, но в одном я был точно уверен. Ник не из тех людей, кто стал бы так шутить. Возможно он и кажется странным, вот только я знал его со школы, и если уж он всучил мне эту ношу с растяжкой и чуть ли не завещанием – дело дрянь.

– Во что же ты втянут, старик? В какое дерьмо ты вляпался? – пробормотал я, хмуро взирая на кучу бумаг.

Внимание привлек квадратный клочок бумаги на белом кафеле. Похоже выпал с одной из папок. На белом обороте ручкой нацарапана дата – 04-24-2019

«Что за чертовщина?»

В следующий миг я едва не проглотил сигарету. С открытки на меня смотрела красивая молодая женщина. Волнистые светлые волосы, жидким золотом ниспадали на острые плечи. Ее пронзительные глаза цвета морской волны, смотрели на меня с неприкрытой нежностью, любовью, о которой пишут в книгах; они лучились счастьем. Полные чувственные губы застыли в опаляющей сердце улыбке.

Рядом с ней был я. Мэтью Броуди собственной персоной, не постаревший ни на миг. С извечно взлохмаченной шевелюрой, с придурковато влюбленным взглядом…

Несомненно, это был я; вот только подобного выражения на собственной физиономии я даже не представлял. Оседая на пол, я ткнулся затылком в раковину и застыл, не в силах отвести взгляд от фотографии. Странная на ощупь, словно из другого мира, и если верить дате на обороте – так оно и было.

От свалившейся на меня информации кружилась голова. Я чувствовал себя абсолютным дураком, так и не осознавшим, что фокус уже закончился. Тлеющая сигарета обожгла пальцы, вырвав из оцепенения. Созерцая фото из будущего – по крайней мере так гласила дата на обороте – я отвлекся, напрочь позабыв о загадочном футляре, что ждал своего часа в недрах чемодана.

В день благодарения в дом нашего отца по традиции съехались родственники – Таня, вторая жена покойного дядюшки Вильяма, Бекки и Роберта – кузины из Миннеаполиса, дядюшка Гарри со своей женой Джудит и тройняшками Ширли, Авой и Беном, Тони ( внучатый племянник сестры Вильяма, как говорит Таня – седьмая вода на киселе) и, конечно, Хло с Диком.

Хло, в ужасном платье-мини канареечного цвета и накинутом на плечи пальто, выпорхнула из машины и, заметив меня, потупилась. Это была наша первая встреча после случая с Итаном. Наконец она нерешительно двинулась ко мне, шевеля губами, но я не позволила ей оправдываться.

– Не здесь, – прошипела я ей на ухо и схватив под локоть, буквально поволокла в холл.

Никому не было до нас дела. Дети носились по дому за игрушечным щенком, кузины щебетали, поглядывая на Тони, а сам парень скромно сидел в углу, уткнувшись в смартфон.

Таня зачем-то притащила портрет Энн, перевязала его чёрной лентой, поставила перед ним стакан с вином, а сверху накрыла хлебом.

Проследив за направлением моего взгляда, Хло схватила меня за руку :

– Нет, Софи!

Я прищурилась. Во мне клокотала ярость.

– Ей бы это не понравилось. – Сказала я сухо. – Я не позволю Тане создавать здесь цирк.

– Софи, – взмолилась Хлоя, – она не создаёт цирк. Она поминает Энн, так как до этого поминала дядюшку Вильяма. Это традиция её народа.

– Энн не нравилась эта традиция.

– Энн поняла бы её, Софи.

Я закрыла лицо руками; напряжение, вызванное услужливой памятью прошлось волнами по моему телу.

После смерти Энн стала неприкосновенной. Я никому не позволяла запускать щупальца в свою канопу, (*канопа погребальная урна для хранения внутренностей умершего), никому не позволяла оскорблять память Энн дурацкими ритуалами. Я не задумывалась о том, что моё навязчивое желание уберечь ее от судачеств и пустых вздохов по поводу ранней смерти превратилось в шизофрению.