Михаил Широкий - Затемнение

От этой печальной картины заброшенности, безлюдья, мёртвого покоя на Сергея вдруг нахлынула такая неизбывная, дремучая тоска, что ему захотелось немедленно, не теряя ни секунды, убраться отсюда подальше и никогда больше тут не показываться, забыть дорогу в эти края. Только слово, данное Олегу, пока что удерживало его; иначе он не стал бы медлить ни минуты и томиться затянувшимся, начинавшим тяготить его ожиданием. Если бы не эта более чем странная просьба приятеля – явиться сегодня вечером на старое кладбище и ждать его в точно указанном месте, никуда не отлучаясь, – Сергею, естественно, и в голову бы не пришла такая вздорная, несуразная мысль – переться на ночь глядя на городской погост.

Между столиком и решёткой ограды рос молодой каштан; Сергей опёрся рукой о его ещё тонкий, но уже довольно крепкий ствол и, чуть нахмурясь, посмотрел вдаль, в глубь кладбища. Его рассеянный, скучающий взгляд скользнул по бесчисленным обелискам, бюстам, крестам, будто рассыпанным чьей-то щедрой рукой, по обильной цветущей зелени, тронутой отблесками угасающего заката, по плотной, непроницаемой стене деревьев-великанов, казалось, подпиравших своими верхушками низко плывшие по небу пушистые белоснежные облака. От непривычно долгого одиночества и вынужденного безмолвия, но в первую очередь под влиянием того места, в котором он против своей воли очутился, ему стало грустно и неуютно. Начало портиться настроение, в голову полезли скверные, безрадостные мысли. Снова подумалось о том, что неплохо было бы сейчас же уйти отсюда, вместо того чтобы торчать под этим дурацким каштаном и бессмысленно пялиться на могилы и надгробия. Он вполголоса выругался и в нетерпении стукнул кулаком по деревцу, от чего оно вздрогнуло и уронило несколько суховатых листьев, упавших на землю с тихим шорохом. В нём нарастало глухое раздражение против Олега – слишком уж долго он заставлял себя ждать, прям как девушка. Коли уж назначил встречу, мог бы и поспешить.

Вглядываясь в пустынные, понемногу тускневшие и словно заволакивавшиеся лёгкой дымкой кладбищенские просторы, Сергей мрачнел всё больше. У него неожиданно возникло и стало понемногу нарастать ощущение смутной, беспричинной тревоги. Ему вдруг начало казаться, что с ним непременно должно что-то случиться, что какая-то непредвиденная опасность подстерегает его совсем близко. Это было тем более странно, что прежде никаким предчувствиям и тревожным состояниям он подвержен не был и вообще отличался на редкость крепкой и устойчивой нервной системой. И, кроме того, всегда посмеивался над всякими предрассудками и суевериями, считая всё это чушью и бредом, любил лишний раз продемонстрировать свой скептицизм и критический склад ума. Вот и теперь он постарался сразу же взять себя в руки, встряхнуться и отогнать непрошеные, смущавшие его мысли. Ведь никаких видимых оснований для тревоги у него действительно не было. Вокруг всё тихо и мирно, нет ни души, долетающие издалека отзвуки большого города едва уловимы. Мягко струятся меркнущие лучи умирающего солнца, листву порой колышет слабый ветерок, в чистом, прозрачном воздухе веет покоем и умиротворением. Шумы улицы даже днём с трудом пробивались сквозь густую сень кладбищенских зарослей, а вечером их вообще почти не было слышно. Будто и в помине нет кругом ни города, ни машин, ни людей, а есть только эта бескрайняя, существующая с незапамятных времён, живущая по своим особым законам и правилам обитель мёртвых. Были, есть и будут лишь могилы, памятники, кресты, сумрачный лес и гаснущее солнце.

Абсолютно ничто не указывало на то, что в таком глухом, безлюдном месте может произойти что-нибудь экстраординарное, из ряда вон выходящее. Тут, похоже, вообще никогда ничего не происходило, если не считать случавшихся иногда очередных похорон и необычного для этих мест многолюдства в день поминовения усопших. Но именно это внешнее спокойствие и безмятежность отчего-то и настораживали Сергея. Он не доверял этой гробовой тишине, она казалась ему обманчивой, таящей в себе что-то и действовала на него угнетающе. В этой неподвижности, немоте, сонном оцепенении ему чудилось что-то подозрительное, небезопасное, какой-то подвох, скрытая угроза, ждущая только удобного момента, чтобы обнаружить себя. В нём, как червь, шевелилось совсем несвойственное ему вообще-то чувство неуверенности, растерянности, робости. Он то и дело озирался кругом, вздрагивал от малейшего шороха и поминутно недобрым словом поминал друга Олега, по милости которого уже около часа вынужден был прозябать в этой забытой богом глуши, хотя имел возможность провести этот вечер гораздо интереснее, веселее, с пользой для себя и не только.