Михаил Широкий - Затемнение

Сергей взглянул на часы – стрелка приближалась к восьми. Пора бы другу Олегу прийти, не дожидаться же его здесь до темноты. Место ведь, надо прямо сказать, не самое подходящее для приятного времяпрепровождения, а тем паче для ночных бдений.

Сергей поднял голову и снова остановил взгляд на дубе, по которому только что скакала белка. Он стоял поодаль от других деревьев, как обособившийся родственник, навсегда отделивший себя от многочисленной родни. Даже своим видом этот изгой отличался от остальных: такой же, а может быть, даже более, чем прочие, огромный, кряжистый и ветвистый, он, стоявший на открытом, сухом и жарком месте, растерял со временем почти всю свою листву и теперь раскинул в стороны оголённые, корявые ветви, напоминавшие протянутые в отчаянной мольбе худые, иссохшие руки, отчётливо вырисовывавшиеся на голубовато-розовом фоне вечернего неба, пронизанного слабеющими, притушенными лучами заходящего солнца. В нижней части дерева кора отпала от ствола, обнажив белесые пятна древесины, похожие на большие незаживающие раны; тут и там, как редкие кустики волос на плешивой голове, трепетали на ветру мелкие листья; при более сильных порывах ветра раздавался протяжный жалобный скрип, походивший на предсмертный стон. Это усыхавшее, лишившееся жизненных соков, медленно и величественно умиравшее дерево-гигант напоминало человека, не желающего сдаваться, подчиняться обстоятельствам и даже самой судьбе и упрямо, судорожно цепляющегося за жизнь, уходящую из него по капле.

Устав стоять на одном месте и разглядывать раскинувшийся перед ним унылый, мрачноватый пейзаж, невольно навевавший такие же мрачные, безотрадные мысли о тщете, суетности и кратковременности всего сущего, Сергей тряхнул головой и стал неспешно прохаживаться по узкой тропинке между двумя рядами оград. Среди этих решёток, перегородок, толстых железных прутьев он постепенно начинал чувствовать себя диким зверем, запертым в клетке. И это было непривычное для него и крайне неприятное ощущение, от которого он желал бы как можно скорее избавиться. Но надо было ждать друга, назначившего ему встречу именно здесь, на этом самом месте, и Сергей, скрепя сердце, решил потерпеть и дождаться-таки опаздывавшего товарища.

Очень скоро наскучив бесцельным хождением туда-сюда, он, не без усилия отворив слегка заржавевшую калитку, зашёл в первую попавшуюся ограду и осторожно присел на ветхую, усеянную сухими листьями скамейку. Небрежным движением смахнул со стоявшего рядом столика пустую бутылку и два пластиковых стаканчика с остатками жидкости чайного цвета. На невысоком квадратном столике, покрытом бледно-голубой, облупившейся во многих местах краской, оставались ещё окурки, хлебные крошки, заплесневелый кусок булки, обгрызенное, почернелое яблоко.

Сергей усмехнулся, глядя на эти следы чьего-то весьма скромного пиршества. Очевидно, не так давно какие-то неизвестные устроили тут маленькую вечеринку. И, судя по тому, что они не удосужились прибраться за собой, вряд ли они были родственниками или друзьями лежавшего здесь покойника. Нагнувшись и заглянув под скамейку, Сергей обнаружил там ещё две опорожнённые бутылки с яркими аляповатыми наклейками. В траве валялись также разорванный пакет из-под чипсов, крышки от бутылок и смятая пачка сигарет.

Но даже если бы тут не было всего этого мусора, оставленного незваными гостями, всё равно заметно было, что за этой могилой уже долгое время нет никакого ухода. То ли близкие покойного сами уже умерли, то ли попросту забыли о нём, занятые более насущными делами. Запущенность и беспорядок, отсутствие заботливой руки сразу бросались в глаза. Могила и прилегавший к ней участок заросли сорняком; краска на ограде поморщилась, съёжилась и местами облезла, вытесняемая постепенно расползавшейся ржавчиной; ножки деревянной скамейки подгнили и покрылись плесенью, – Сергей чувствовал, как при малейшем его движении сиденье под ним пошатывается. От греха подальше он встал и подошёл к изножью могилы. Памятник – старый приземистый, немного скособоченный камень красновато-землистого оттенка – потемнел, оброс мхом, кое-где потрескался. Особенно выделялась длинная продольная трещина, рассекавшая надпись – имя и годы жизни – и задевавшая медальон с фотографией. С пожелтевшего, запылённого портрета на Сергея устало и скорбно смотрело худое костистое лицо с явными признаками долгой, изнурительной болезни: потухшими, глубоко запавшими глазами, густой сетью морщин, страдальческой складкой возле плотно сжатых тонких губ.