Шмиэл Сандлер - Белокурая бестия. Игра по волчьим законам

Русские, насколько он успел узнать их, представлялись ему грубой, дикой и излишне эмоциональной нацией, у которых чувства всегда предшествовали делу. Без дурацкого и никому не нужного самоанализа, который высокопарно назывался у них совестью, они буквально чахли, стимулируя подъем энергии добротной порцией самогона. Ему было странно наблюдать за старостой, который после небольшого нажима с его стороны взялся сотрудничать с оккупантами, но, глубоко переживая свое падение, запил, и в трезвом состоянии был похож на ржавый громоздкий механизм, потребляющий много энергии, но работающий медленно и натужно. «Как причудлива в своих творениях природа – думал Диц, – насколько храбр и стоек духом сын и сколь ничтожен и труслив отец!»

– Зингель, – сказал он ефрейтору, стоявшему перед ним навытяжку, – сделайте мне кофе да покрепче.

Ефрейтор Зингель, долговязый анемичного вида человек средних лет, собирался сказать ему что-то, но привыкший беспрекословно выполнять приказы начальства, неумело шаркнул каблуками и, сгорбившись, вышел на кухню.

Зингель был неповоротливый и абсолютно непригодный к военной службе человек, но он неплохо разбирался в лечебных травах и в два дня излечил его от гриппа, напоив какой-то сладкой пахучей смесью. Здоровье лейтенанта после ранения было серьезно подорвано, и понимающий в медицине подчиненный был ему крайне необходим.

Адъютант подал горячий кофе и сахар.

– Вы можете идти, Зингель!

Но ефрейтор не уходил, продолжая глупо топтаться на месте. Высокий, худой, с вытянутым, будто приплюснутым с двух сторон лицом он, казалось, боялся собственной тени, но сейчас вдруг проявил несвойственную ему настойчивость. Как человек трусливый и робкий он очень хотел, но не знал с чего начать разговор.

– Вы, кажется, озабочены чем-то, дружище? – спросил лейтенант, догадавшись, о чем тот собирается ему докладывать. «Он тоже слышал эти жуткие крики с улицы и теперь трясется от страха, бедняга. Ему бы сейчас хлебнуть пива и забраться под подол какой-нибудь русской фройлен с пудовой грудью»

– Господин лейтенант, на западной окраине деревни кто-то произносит непозволительные слова.

«Я не ошибся» – подумал Диц и внутренне подобрался, предчувствуя опасность. Ну что ж, он всегда готов принять вызов и даже рад этому, потому что гномов этих хваленых не дождешься в последнее время, а играть в прятки с дефективными подростками ему уже наскучило.

– Что значит кто-то? – въедливо допрашивал лейтенант, лениво помешивая серебряной ложечкой кофе. – Кто кричит, что кричит и ваши действия, ефрейтор?

– Зона выкриков оцеплена солдатами, господин лейтенант, – испуганно вытянулся ефрейтор, – жители деревни согнаны в здание школы, но вопли не прекращаются.

– Не говорите чепухи, Зингель, – лейтенант с удовольствием отпил горячий кофе, – если слышны крики, значит, кто-то их издает, не так ли, дружище?

– Они доносятся с неба, господин лейтенант, – виновато выдохнул ефрейтор.

– Вы что, Зингель, идиот? – усмехнулся лейтенант, – может быть, это приведение кричало?

– Не могу знать, господин лейтенант!

– Должны знать, черт вас дери! Вы на фронте, ефрейтор, а не в пивном баре фрау Магдалины.

Анемичный ефрейтор с приплюснутым лицом работал в Кельне фармацевтом и на фронт попал из-за своей непрактичности.

Когда его свояк Генрих предложил ему прострелить себе ногу, он не решился на эту дикую авантюру и теперь каждую минуту мог погибнуть от партизанской пули или замерзнуть, как последняя собака на этом ужасном русском морозе. А ведь сказал тогда Генрих, что это совсем не больно, а членам медицинской комиссии можно будет соврать, что ранение вышло от пули, которая срикошетила при чистке оружия. Никто не станет вникать в эти тонкости, а инсценировать рикошет Генрих умел. Свояк был ветераном первой мировой войны и знал множество способов, как уклониться от фронта.

– Мы делали, что могли, господин лейтенант, – растерянно сказал Зингель, – был приказ открыть огонь по небу.

Зингель ненавидел этого всегда подтянутого и пахнущего тонкими духами лейтенанта. «И где он, сволочь, духами пробавляется? Отовсюду пахнет дерьмом, а от него духами»

В первые же дни своего появления на новом месте лейтенант потребовал, чтобы адъютант регулярно поставлял ему свежих девочек. У Зингеля росла дочь в Кельне, и когда из канцелярии лейтенанта доносился надрывный детский плач, он с тоской вспоминал о своей смешливой Барбаре, которая сейчас, наверное, проводит рождественские каникулы у бабушки в Баварии.